Нож в спину. История предательства - Леонид Млечин

Одна немецкая писательница сказала, что только дважды за те годы, которые она прожила вне Германии, ей пожимали руку, узнав, что она немка. После того, как канцлер ФРГ Вилли Брандт стал на колени в Варшаве перед памятником жертвам уничтоженного гетто. И когда студентка Беата Кларсфельд на съезде Христианско-демократической партии Германии в 1968 году дала пощечину другому канцлеру ФРГ — Курту Георгу Кизингеру за его нацистское прошлое. Оба поступка, продиктованные движением души, помогли изменить представление о немцах как тупых и жестоких варварах.

Беата Кларсфельд — жена известного парижского адвоката Сержа Кларсфельда. Они познакомились в 1960 году, когда Беата приехала во Францию. Отец Сержа, как и многие французские евреи, в годы войны был отправлен в немецкий лагерь и там погиб. Отец Беаты служил в вермахте. Беата принадлежит к поколению немцев, которые решили, что они обязаны искупить грехи отцов.

Она примерная домохозяйка, у них с Сержем двое детей, которые часто оставались одни, потому что их родители почти в одиночку искали нацистских преступников.

Кларсфельдов называют «охотниками за нацистами», но Беате эти слова не нравятся:

— Гестаповца Курта Лишку мы нашли по телефонному справочнику города Кёльна. Большинство преступников живет рядом с нами.

Кларсфельды, чтобы привлечь внимание к позорным случаям безнаказанности нацистов, в 1973 году попытались похитить Курта Лишку. Западногерманская прокуратура немедленно выдала ордер на арест Беаты. Она и не подумала бежать во Францию, а позволила себя арестовать, чтобы предъявить все документы по делу Лишки. Через несколько недель западногерманские власти были вынуждены ее освободить, а бывшего гестаповца Лишку отправить в тюрьму.

Почему немка Беата Кларсфельд избрала делом своей жизни разоблачение ненаказанных нацистских преступников?

Беата показала портрет своей свекрови:

— Ее мужа убили в Освенциме, а те люди, которые отправляли в лагеря французских евреев, безнаказанно живут среди нас. Это оскорбление жертв и их детей.

Последователей у Кларсфельдов оказалось немного.

— К сожалению, мне не удалось обзавестись соратниками, — говорила Беата. — Поколению молодежной революции 1968 года поиск документов показался слишком тяжелым и скучным занятием. Проводить демонстрации протеста против американского империализма или выражать солидарность с палестинцами проще, чем объясняться с собственными отцами. Легче было презирать отцов, чем требовать от них отчета и покаяния.

Кларсфельды не нравились ни одному правительству. В советском лагере их не любили за то, что они выступали против антисемитизма в социалистических государствах. В третьем мире их ненавидели за то, что они находили бывших эсэсовцев на службе арабским и латиноамериканским лидерам.

В нескольких странах Беату арестовывали, например, в Сирии, где она требовала от правительства Хафеза Асада выдать укрывшихся в стране нацистских преступников, но никому не удалось ее запугать.

— Я боюсь только одного — не достичь поставленной цели. У меня есть только детские, обычные страхи. Я скорее побоюсь зайти в темную кладовую, чем быть захваченной сирийской армией.

В июне 1971 года мюнхенская прокуратура, занимавшаяся делом Клауса Барби, решила прекратить его поиски, поскольку установить его местопребывание невозможно. И тогда Кларсфельды сами стали искать бывшего начальника лионского гестапо. И нашли.

Кларсфельдам понадобилось больше десяти лет, чтобы посадить Барби в ту тюрьму, которую он когда-то использовал как пыточную камеру. Им пришлось самим искать доказательства вины Клауса Барби. Сама по себе служба в гестапо — недостаточное основание для приговора.

Много лет назад в Париже я пришел к Сержу и Беате в их квартиру, забитую папками с документами, и услышал всю эту историю.

28 января 1972 года Беата Кларсфельд приехала в Боливию и стала доказывать, что Клаус Альтман на самом деле Клаус Барби. Она прилетела вместе с матерью человека, которого убил Барби. Власти попросили их немедленно покинуть страну.

Тогдашний президент Франции Жорж Помпиду обратился к президенту Боливии с личным письмом. Глава латиноамериканского государства ответил, что «судьба Альтмана будет решаться боливийским судом, а политическое давление неуместно».

Париж попросил Вашингтон найти доказательства того, что Альтман и есть Барби, и отправить эти документы в боливийский суд. Государственный департамент запросил военных. Сотрудники министерства обороны Соединенных Штатов достали из архива документы и пришли к выводу, что их нельзя рассекречивать: «Есть основания полагать, что Барби получил новые документы от американской военной контрразведки. Соображения национальной безопасности заставляют сохранять в секрете имеющуюся у нас информацию».

И еще одиннадцать лет Барби оставался на свободе! Хотя даже заместитель министра юстиции Боливии признался в личном разговоре:

— Все знают, что Клаус Альтман и есть Клаус Барби.

И тогда у Кларсфельдов возникла мысль похитить Клауса Барби, вывезти из Боливии и передать правосудию. Помочь им взялся знаменитый в ту пору человек — известный деятель левого движения и идеолог партизанской войны Режи Дебре.

С ним я тоже встречался в Париже.

Не так-то просто попасть в Елисейский дворец — резиденцию президента Французской Республики, даже если тебя ждут и ты пришел к точно назначенному времени. Пришлось томиться на небольшом крылечке, в окружении полицейских, пока дежурные за запертой дверью выясняли то, что им положено знать. Потом мне выдали карточку «Посетитель Елисейского дворца» — взамен паспорта, который отобрали первым делом.

Охранник по внутреннему дворику провел к подъезду, на втором этаже передал — с рук на руки — местному дежурному. Тот проводил в приемную — небольшую комнату без окон, с деревянной вешалкой. Не успел скинуть плащ, секретарь распахнула дверь, и я, от волнения едва не растеряв все свое хозяйство — магнитофон, фотоаппарат, блокнот, ручки, — оказался лицом к лицу с человеком, чье имя, окруженное героическим ореолом, известно мне было еще с юности.

Вышколенные секретари закрыли двери. На меня, чуткого к слову, произвело впечатление изящное строение его фраз, остроумных и резких, но часто уклончивых, выдающих в нем опытного полемиста. А как красноречивы были его жесты! Их элегантность напоминала о том, что мой собеседник не только, что называется, из хорошей семьи, но и получил образование в одном из лучших учебных заведений Парижа.

В наглухо закупоренном кабинете с зашторенными окнами было жарко, но попыхивавший сигарой хозяин, надо полагать, чувствовал себя превосходно. От пронизывающего взгляда его голубых глаз временами становилось не по себе. Он, без сомнения, обладал умением разбираться в людях. Умением, приобретаемым в ситуациях драматических. Например, за решеткой, где хозяин кабинета, советник тогдашнего президента Франции, известный деятель левого движения, идеолог партизанской войны Режи Дебре провел три года.