Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны - Александр Во

Эриху Корнгольду, сыну Юлиуса Корнгольда, главного музыкального критика Neue Freie Presse, было чуть больше двадцати, когда Пауль сделал ему заказ, но венская публика уже считала его величайшим музыкальным вундеркиндом после Моцарта. Малер назвал его гением, когда тому было десять лет, а Рихард Штраус, услышав две работы, сочиненные им в четырнадцать, признался, что испытывает смешанные чувства благоговения и страха. С оперой «Мертвый город» (впервые исполненной в 1920 году) к Корнгольду пришла всемирная слава. Его музыка могла быть немного более современной, чем та, что нравилась Паулю, но за 3000 долларов он мог по крайней мере быть уверен, что работа станет достоянием широкой общественности. Не по годам зрелый композитор сам утверждал: «Каждый дирижер Германии не задумываясь возьмется исполнять мое новое произведение»[286].

Работы Франца Шмидта и сейчас ценятся в Австрии не меньше, чем прежде, и как жаль, что его красивую, естественную, личную, интуитивную музыку исполняют так редко. Заказав новую работу у Шмидта (за 6000 долларов), Пауль обеспечил себе выступления на главных сценах немецкоязычных стран.

Хиндемит, восходящая звезда немецкого авангарда, был более рискованным выбором. Пауль был убежден, что музыка должна взывать к сердцу, а работы Хиндемита того периода вызывающе заумные. С Паулем они познакомились на концерте в Вене в декабре 1922 года, где он играл партию альта в собственном Втором квартете. Удивительно, что эта трудная, истязающая работа могла удовлетворить консервативным вкусам Пауля. На предложенный Паулем гонорар Хиндемит хотел купить и реставрировать сторожевую башню XV века, известную под названием Kuhhirtenturm, во франкфуртском районе Заксенхаузен. Ему удалось это сделать, но во время бомбардировок союзников в 1943 году башня была разрушена.

Четвертый композитор в списке Пауля, Сергей Борткевич, писал красивую музыку в мелодичном романтическом стиле Чайковского, Листа и Рахманинова. Родом он был из харьковских дворян-землевладельцев, из Украины, и, пережив нелегкие времена в Берлине, России и Турции, летом 1922 года обосновался в Вене. После его смерти в 1952 году про музыку Борткевича помнила лишь горстка самых преданных поклонников.

Как только все четверо приступили к сочинению концертов, Пауль с не меньшим рвением посвятил себя организации премьер. Хиндемита («Концерт для фортепиано с оркестром») назначили на начало нового сезона в Веймаре и Вене, премьера концерта Борткевича должна была состояться в ноябре 1923 года в Вене, первое исполнение произведения Шмидта (вариации на тему бетховенской «Весенней» сонаты) планировалось через три месяца, в феврале 1924 года, а концерта Корнгольда — на сентябрь. Все было готово, и Пауль ждал с нетерпением, но сейчас ему нужно было сосредоточиться на мировой премьере 10 ноября 1923 года Третьего фортепианного концерта его слепого учителя, с Венским симфоническим оркестром под руководством Рудольфа Нилиуса в недавно построенном венском Konzerthaussaal. Это была последняя завершенная Лабором работа, он сочинил ее на восемьдесят первом году жизни, и Пауль высоко ее оценил.

Как только все композиторы представили партитуры, начались споры. Хиндемит предполагал, что возникнут проблемы, еще до того как отправил первый черновик. 4 мая 1923 года он предупредил Пауля в письме: «Думаю, все будет готово к концу следующей недели. Мне будет жаль, если работа придется вам не по вкусу. Может, она сначала покажется вам немного странной, но я сочинял ее с удовольствием и мне самому она очень нравится»[287]. Дальше он спрашивал, не выплатит ли Пауль ему аванс в размере хотя бы половины гонорара прямо сейчас, чтобы его строители начали работать над сторожевой башней. Пауль ответил, что боится не понять новое произведение. Вскоре Хиндемит прислал первый черновик, приложив к нему записку:

Что касается денег, Пауль повел себя достойно, оплатил заказ полностью и вовремя, и получил рукопись, оркестровую партию и эксклюзивные исполнительские права на произведение на всю жизнь, но он боялся музыки Хиндемита. Добросовестно проведя за ней немало часов, он решил, что понять ее просто невозможно, и отказался от премьеры. «Концерт для фортепиано с оркестром» Хиндемита оставался неизвестным, впервые его исполнили в декабре 2004 года.

С Корнгольдом и Шмидтом Пауль тоже спорил. В обоих случаях он посчитал, что композиторы перегружают свои партитуры, и фортепиано не будет слышно из-за оркестра. Йозефа Лабора огорчали сокращения, которые Пауль вносил в его музыку, но вопрос баланса никогда не возникал, поскольку он всегда писал для маленького камерного оркестра. Шмидт, стремясь угодить, согласился с просьбами Пауля и принял многие правки. Однако Корнгольд негодовал. Он написал концерт для большого оркестра, включающего четыре горна, три трубы, контрафагот, арфу, челесту, глокеншпиль и ксилофон. Пауль жаловался, что «разница между звучанием фортепиано и оркестра так велика, что фортепиано звучит словно стрекотание сверчка»[289]и подчеркнул жирными красными линиями те партии, которые ему не нравились. Корн-гольда возмутили такие увечья, но Пауль прислал примирительное письмо:

Премьера «Бетховенских вариаций» Франца Шмидта 2 февраля 1924 года прошла с большим успехом. Критик Neues Wiener Tagblatt хвалил композитора за его «исключительный музыкальный талант», добавив, что «Пауля Витгенштейна, достигшего посредством одной руки полифонии двух, вместе с дирижером бурей аплодисментов вызвали на бис»[291].

Произведение Корнгольда, сложное слияние богатого звука и умышленно уродливого эротизма, принесло еще больший успех. На премьере в «Золотом зале» дирижировал сам композитор, в программе значились также премьеры работ Карла Прохазки, Уго Каудера и Альмы Малер, но именно концерт Корнгольда попал в заголовки. Критик из Neue Freie Presse с восторгом писал, что это «изумительная, лаконичная и действительно вдохновляющая работа», добавляя (словно знал о ссоре Пауля с композитором по поводу баланса), что «Пауль Витгенштейн с воодушевлением сохранил преобладание своего сольного инструмента, которого тот заслуживает»[292]. Критик из Neues Wiener Tagblatt представил эксцентричную восторженную рецензию, которая вышла в газете через восемь дней: