Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого - Жан Фавье

Помимо того, что выгоду от этих предприятий получали аббатства или королевские служащие, необходимо отметить, что все владения – и переданные в дар, и те, на основе которых выделялась рента, – лишь недавно были присоединены к королевскому домену либо по наследству, либо конфискованы.

Следы нескольких домениальных операций обнаруживаются также и в связи с процессом образования домена самого Ангеррана. Так, он распорядился составить королевскую грамоту, согласно которой вместо прав в Буа-Геру некая Маго Портшап получала такие же права в Ридонском лесу,[775] подобно тому как, несомненно, не без участия Мариньи, произошел обмен принадлежащих Гю де Сен-Пьеру прав в том же Буа-Геру;[776] он также распорядился, чтобы приходы Нотр-Дам де Парк и Кропю относились к сержантери Баквиль, который принадлежал владельцу на правах фьефа, чтобы компенсировать владельцу этого округа дар, сделанный ему же, Ангеррану де Мариньи, состоявший из нескольких приходов округа.[777]

Очевидно, что домениальный интерес присутствовал в тех случаях, когда Ангерран вел дела о наследстве, представляя королевскую персону: в подобных случаях главной задачей являлась защита феодальных прав суверена и предоставляемой ими выгоды. Предполагая, что судебный процесс 1311 г. между сеньором де Фьенном и его сестрами по поводу их наследства, на котором Мариньи вместе с Гильомом Фландрским, Людовиком Неверским и Робером Де Касселем выступал в качестве третейского судьи, имел некий политический подтекст,[778] необходимо помнить о том, что всякая деятельность Мариньи во Фландрии была направлена только лишь на защиту и укрепление феодальных и суверенных прав короля, от которого зависел получаемый им доход, а также на увеличение государственного домена, касалось ли дело Мортаня, Турне, Лилля, Дуэ или Бетюна.

Тем не менее несомненно, что и в некоторых других случаях Мариньи приходилось выступать в качестве третейского судьи в делах о разделе наследства точно так же, как и любому другому рыцарю короля. Так, в августе 1308 г. он вместе с Анри де Сюлли разрешал дело о наследовании имущества своего предшественника Гуго де Бувиля,[779] а в июне 1311 г. был вынужден руководить соглашением наследников своего коллеги Пьера де Шамбли по поводу нормандских земель.[780]

После смерти Гуго Черного, графа Маршского, неожиданно представилась возможность присоединить его обширное графство к королевскому домену: законная наследница, Мария, вдова графа Сансерра, получила в качестве компенсации 2000 турских ливров ренты и внушительную сумму в 10000 ливров наличными;, во время переговоров, растянувшихся на конец 1308 г. и самое начало 1309 г., короля представляли Мариньи, Ногаре и Реньо де Руа.[781] Когда в июне 1312 г. возникла необходимость в ассигновании 1000 турских ливров ренты Тибо и Луи де Сансеррам, братьям скончавшегося графа, король полностью положился на Мариньи в разрешении этого вопроса. Первый составленный и даже зарегистрированный акт был практически сразу же отменен.[782] Согласно второму, июльскому акту, ассигнование ренты все же произошло.[783] Оформлением текстов обоих документов занимался Мишель де Бурдене, доверенное лицо Мариньи. Рента Тибо и Луи де Сансеррам была определена… с владений Ангеррана де Мариньи. В действительности Ангерран не упускал из виду возможности получить личную выгоду: подобно тому, как двумя годами раньше он передал отдаленные от центра владения своего нормандского домена коллегиальной церкви в Экуи, он назначил Тибо и Луи де Сансеррам ренту с замка Плесси-о-Турнель и с нескольких строений в Шампани, о пути приобретения которых нам ничего не известно, а также с имущества и доходов, выделенных Людовиком Неверским Людовику де Мариньи.[784] Довольно странно то, что отец распорядился имуществом, подаренным сыну, после того как Луи де Мариньи женился и стал юридически дееспособен. Впрочем, нам известно о том, что, заняв в ноябре 1311 г. у Ангеррана крупную сумму, Людовик взамен отдал все свое имущество отцу.[785] Безусловно, ему пришлось согласиться с тем, что его имущество перешло в распоряжение Ангеррана. Интерес Мариньи в деле с выплатой ренты с его имущества для короля был вполне определенным: Филипп Красивый пообещал ему возместить стоимость ассигнованных благ;[786] и действительно, в сентябре он предоставил Мариньи право пользования лесами в Шони и земли вместе с получаемыми с них доходами аббатства Прео, в Белленкомбре, Плесси, Васкейле и Гренвиле,[787] что для Ангеррана было гораздо полезнее, чем дом и доходы с далекого земельного участка в Шампани и Ниверне.

Камергер, занимаясь делом о наследстве графа Маршского, не остановился на достигнутом: в марте 1313 г. он составил документы. согласно которым Мария де ла Марш получала в дар расположенный в Париже, в округе Сен-Марсель, дом, который перешел к королю, как и все остальное, что Гуго оставил после себя.[788]

Это был не единственный случай, когда Мариньи выступал в качестве третейского судьи во время разбирательства по вопросу о наследстве: вместе с Латильи и Плезианом он представлял интересы короля при разделе наследства Эли де Момона. Трое уполномоченных оценили замки, принадлежавшие усопшему, – Бурдель, Шалю, Шаброль, Шалюссе и др. – и присоединили их к королевскому домену, объяснив проделанное ими военной необходимостью, а также добавив обещание возместить их стоимость по договоренности с душеприказчиками.[789] Мы уже убедились в том, что Мариньи не забыл о личном интересе в отношении парижского особняка Эли де Момона. Но если подписанием договора занимались Латильи, Плезиан и Мариньи, из окончательного заключения, составленного бальи Лиможа и теми, кто вел дело по доверенности Гильома де Момона, племянника и наследника Эли, мы узнаем, что оценку наследства производили граф Арманьяка и Ангерран де Мариньи.[790]