Экстренное погружение - Сергей Зверев

– А потом?

– Я выбежал из домика, – ответил Кожевников. – Из-за дыма и горящего топлива вокруг ничего нельзя было разобрать. Мне показалось, что весь лагерь в огне. Но, слава богу, хватило ума догадаться, что надо подать SOS. Поэтому я полез обратно в радиорубку.

– Мы все обязаны жизнью Кожевникову, – в первый раз заговорил Денисов, коренастый рыжеволосый украинец. – А вот если бы я оказался ловчее, нам всем была бы крышка.

– Слушай, заткнись, – пробурчал Кожевников.

– И не подумаю, – упрямо отвечал Денисов. – Андрею Викторовичу нужно знать все подробности. Я выскочил из жилого барака сразу вслед за Владимиром Фроловичем. Виктор Хитренко уже говорил, что мы пытались сбить огонь с барака начальника. С самого начала это было безнадежное занятие, но мы все равно старались как могли. Там находилось четыре наших товарища. Но только зря потеряли время. Главный инженер крикнул, что возвращается с новым огнетушителем, и велел мне сходить посмотреть, что с радиорубкой. Там было настоящее пекло. Когда я подошел к двери с западной стороны, то увидел, что Нечаев стоит над Александром Григорьевичем. Выбравшись на свежий воздух, тот сразу упал как подкошенный. Нечаев крикнул мне, чтобы я поскорей оттащил доктора от горящего барака. Я только взялся за него, а тут летит Кожевников. Смотрю: он прямо к дверям радиорубки кинулся. – Денисов невесело улыбнулся и продолжил: – Ну, думаю, у парня крыша поехала. Я перегородил ему дорогу. Он крикнул, чтобы я не мешал. Я ему говорю: «Не валяй дурака». А он как заорет на меня – хотя, наверно, иначе из-за рева пламени я бы его не услышал – и сказал, что должен вытащить портативную рацию. И еще сказал, что горючее сгорело и что генераторному блоку вместе с запасами пищи тоже крышка. Сбив меня с ног, он кинулся в дверь. Оттуда вырывалось пламя и дым. Как он остался жив, ума не приложу.

– Это там вы получили ожоги лица и рук? – спросил Грубозабойщиков. Он стоял в дальнем углу кают-компании и до сих пор не произнес ни слова, хотя и ловил каждое произнесенное слово. Для этого Дроздов и попросил его поприсутствовать – от внимания командира не ускользнет ничто.

– Полагаю, что так.

– За такое полагается медаль «За отвагу на пожаре».

– Чихать мне на медаль, – вдруг резко выкрикнул Кожевников. – Кто вернет мне Серегу? Его тоже наградят? Вы хоть знаете, что он сделал? Когда я ворвался в радиорубку, он все еще сидел там. Сидел за передатчиком и посылал сигнал SOS на закрепленной за нами частоте. На нем уже горела одежда. Я стащил его со стула, крикнул, чтобы он захватил с собой несколько батарей и выметался. Схватив рацию и ящик с элементами питания, бросился к двери. Думал, что Серега бежит за мной. Из-за рева пламени и взрывов бочек с горючим стоял такой гул, что я ничего не слышал. Чтобы понять, что там творилось, надо увидеть все это собственными глазами. Я отбежал в сторону, чтобы спрятать в безопасное место рацию и аккумуляторы. Потом вернулся. Я спросил у Нечаева, который пытался привести в чувство Александра Григорьевича, вышел ли из помещения Сергей. Он сказал, что нет. Я кинулся к двери и тут потерял сознание.

– Это я ему врезал сзади, – с угрюмым удовлетворением произнес Денисов. – Другого выхода не было.

– Когда я очухался, то хотел прибить тебя, – хмуро заметил Кожевников. – Но ты, пожалуй, спас мне жизнь.

– А как же, – криво усмехнулся Денисов. – В ту ночь от меня было много пользы. Все, что я делал, – хватал и сшибал с ног собственных товарищей. После того, как Нечаев очухался, он стал кричать: «Где Фомин и Манпиль?» Ведь они оба ночевали в пищеблоке – там же, где и он с Христенко. К тому времени к нам подошли еще несколько человек, которые находились в жилом бараке. Через какое-то время мы заметили, что Фомина и Манпиля среди них нет. Нечаев побежал к пищеблоку, кинулся к двери, а двери и не видно, сплошная стена пламени. Я бросился на него, шарахнул по голове, он упал и стукнулся виском о лед. – Посмотрев на Нечаева, Денисов сказал: – Прости, Володь, но ты тогда был словно чокнутый.

Нечаев потер густую бороду и криво усмехнулся.

– Я и сейчас еще не в себе. До сих пор ощущаю твой кулак. Но ты был прав…

– Тут появился Владимир Фролович, с ним Фрумкин, он тоже спал в жилом бараке, – продолжил Денисов. – По их словам, ни один огнетушитель не действовал, все замерзли. Услышав, что Грустный остался в радиорубке, они с Фрумкиным накинули на себя одеяла и стали поливать их водой. Я попытался их отговорить, но Владимир Фролович приказал мне отойти в сторону… – Денисов изобразил на лице жалкое подобие улыбки. – А когда Филатов приказывает… Лучше его послушаться. Потом, обмотавшись мокрыми одеялами, они вместе с Фрумкиным вбежали в радиорубку. Через несколько секунд Владимир Фролович появился снова, таща Грустного. Оба горели как факелы. Что случилось с Фрумкиным, я не знаю, но из радиорубки он так и не выбрался. В бараке начальника обвалилась крыша. Никто бы не смог остаться в живых. Александр Григорьевич сказал, что они не очень мучились, – скорее всего, задохнулись еще до того, как сгорели.

– Ну, что ж, – медленно проговорил Дроздов. – Пожалуй, я получил ясную картину. Значит, к дому Холмогорского подобраться было никак нельзя?

– Ближе пятнадцати метров – никак, – резко ответил Нечаев.

– А что произошло потом?

– А потом за дело взялся я, – проговорил Дитковский. – Кожевников, несмотря на сильные ожоги, помогал мне. Мы притащили самых тяжелых. Грустный был в шоковом состоянии; боюсь, уже тогда он был безнадежен. И… Ну, пожалуй, это все, что мы можем вам рассказать.

– И вы несколько суток не ели?

– Ни корки. Да и согреться было нечем, не считая аварийных элементов в трех уцелевших бараках. Кое-как исхитрились растопить немного льда, вот и все. Чтобы сохранить оставшиеся тепло и энергию, я распорядился, чтобы все уцелевшие легли на пол и закутались как следует.

– Досталось вам, – сказал майор, обращаясь к Кожевникову. – Каждые два часа приходилось вылезать на холод, чтобы передавать SOS.

– Не только мне, – отозвался Кожевников. – Другим тоже. Доктор потребовал, чтобы все, кто может, поочередно работали на передатчике. Дело несложное. Рация была заранее настроена на нужную волну. Следовало только передать сигнал и ждать ответа, надев наушники. Если приходил ответ, я стрелой мчался в метеоблок. С радиолюбителем на Таймыре связался Хитренко. А Денисов поймал траулер, рыбачивший в Баренцевом. Ну и я, конечно, работал. Кроме них двоих, помогали доктор и Нечаев. Так что особых трудностей я не испытывал. Хромов нес дежурство у рации на следующий день. Во время пожара он подпортил зрение.

– Так вы все время были за старшего, Александр Григорьевич? – спросил у доктора Дроздов.

– Нет, конечно! Только первые сутки, пока Владимир Фролович, – доктор указал на Филатова, – находился в шоке. А потом он немного опомнился и принял командование на себя.

– Ну, что ж, могу сказать одно: вы действовали правильно, – Дроздов окинул взглядом собравшихся. – Вы, ребята, обязаны жизнью Александру Григорьевичу… На этом закончим. Вам, должно быть, не так-то легко было вновь пережить события той ночи. Вряд ли нам удастся установить, каким образом возник пожар. Страховщики говорят в таких случаях – форс-мажор. Уверен, Христенко, и тени сомнения не может пасть на вас. Ни о какой халатности не может быть и речи. Пожалуй, ваше предположение о возникновении пожара заслуживает доверия. Хотя пришлось заплатить за этот урок слишком высокую цену, впредь будем знать: ближе чем за сто метров от лагеря размещать склад горючего не следует. Ну, ладно, это все.