Когда ты рядом - Лин Ульман

— Дара?

— Я не люблю это слово. Оно…

— Ты мой дар. Ты хочешь быть со мной, и это самый большой дар мне.

— Ну Юхан! Давай не будем. Оставь эти громкие слова.

Солнечным днем, после того как Юхан встретился с Май и между ними состоялся этот разговор, Юхан сфотографировал Май. На фотографии она сидит на скамье во Фрогнер-парке. На ней рубашка и джинсы, длинные светлые волосы собраны в хвост на затылке.

В тот раз у нее была челка, и, несмотря на свои тридцать лет, она выглядела так, словно ей едва исполнилось девятнадцать. Это обстоятельство время от времени приводило к более или менее забавным ситуациям у нее на работе — Май, работавшую детским врачом, саму принимали за ребенка.

На фотографии у нее бледная, почти бесцветная кожа, карие глаза, полная нижняя губа, крупный нос с горбинкой. В молодости Май стеснялась своего носа. Но с годами она придавала этому все меньше значения. Будто ее лицо повзрослело, заработало право иметь такой нос, словно это было какое-то особо ценное украшение.

— Она носит свой нос с той же небрежной женственностью, что Бетт Дэвис свое норковое манто в фильме «Все о Еве», — однажды сказал Юхан.

Не проходило и дня, чтобы он не взглянул на эту фотографию Май.

Но другим он ее не показывал. Лишь один раз, готовый лопнуть от радости, что эта женщина согласилась с ним жить и спать, Юхан вытащил фото и показал его трем коллегам, которые были его единственными друзьями.

Юхан работал журналистом в крупной норвежской газете, незадолго до этого он претендовал на место редактора по культуре, но его обошел недоучившийся любитель литературы, которого в редакции прозвали Затычкой. Главный редактор сказал, что Юхан «слишком обременен горем» после трагической смерти Алисе, имевшей место два года назад, и он просто не готов взять на себя ответственные и важные обязанности редактора по культуре в третьей по величине газете Норвегии. (Главный редактор не знал, что для Юхана Алисе существовала всего лишь как навязчивое воспоминание, что теперь у него есть Май, его дар Божий.)

Но сейчас речь не об этом.

Сейчас я хочу рассказать вот о чем.

Юхан и трое его коллег, которые были также его единственными друзьями, сидели однажды вокруг стола за кружкой пива и разговаривали о молодой писательнице, которая дебютировала с романом и которую все считали очень талантливой, когда Юхан ни с того ни с сего с победоносным выражением на лице хлопнул по столу фотографией Май. Трое его коллег (Уле Торьюссен, Гейр Хернес и Одд Карлсен — средней руки журналисты в области культуры, впрочем, Уле Торьюссен уже умер) склонились над снимком, уставившись на него с недоумением. Все трое поняли Юхана неправильно. Они решили, что это та самая дебютантка. Как уже было сказано, на снимке Май выглядела молодо. И тогда Уле Торьюссен — а может быть, Одд Карлсен — сказал: «Во всяком случае, хорошенькой ее не назовешь!» А Гейр Хернес, пытаясь справиться с приступом кашля, добавил: «По-моему, самое меньшее, чего следует требовать от женщин, дебютирующих в нашей стране, это красота. А таким дурнушкам, как эта, — он дотронулся обгрызенным, желтым от никотина ногтем указательного пальца до лица Май, — появляться на свет не имело смысла».

Юхан вырвал у них фотографию, щеки у него запылали, ему вдруг захотелось громко разрыдаться, как однажды в детстве, когда он уронил в ручей ведерко с земляникой. Но он взял себя в руки. И промолчал. Ни Уле Торьюссен, ни Гейр Хернес, ни Одд Карлсен ничего не заметили, они уже хорошо выпили. Юхан вовсе не собирался объяснять, что произошло недоразумение. Мгновенье спустя и молодая дебютантка, и фотография были забыты.

Позднее Юхан подумал, что ему надо было сказать: «Все дело в том, как она держится». Ему надо было сказать, что, когда она откидывает волосы со лба, она притягивает к себе небесный свод и невозможно не последовать за небесами.

Будь он драчливым мужчиной, он бы тогда подрался. Он встал бы, сжал кулаки и дал бы Гейру Хернесу в глаз. Не столько за его слова, сколько за то, что он дотронулся до лица Май, надавил на него своим жирным пальцем, надавил так сильно, что на снимке и по сей день остается небольшой отпечаток кончика пальца. Но Юхан был не из тех, кто дерется. Он не дрался с другими мужчинами, не дрался со своими двумя женами — ни с покойной, которую он не любил, ни с живой, которую любил, не дрался он также и на страницах газеты. Когда в возрасте шестидесяти четырех лет Юхан вышел на пенсию, у него было ощущение, что за все это время он не написал почти ничего значительного. И это не было кокетством. Его коллеги и читатели полностью бы с ним согласились.

Правда, однажды, много лет назад, он написал серию статей, которая вызвала интерес в кругах ученых и уважаемых людей. То были шесть статей — кто-то назвал их эссе, — опубликованных с шумом и треском в разделе о культуре в шести субботних номерах подряд. Все статьи были посвящены Уильяму Фолкнеру: писатель, человек, мистификатор. Кроме того, Юхану удалось передать в этих статьях нечто важное об американской литературе и обществе в сравнении с норвежской литературой и обществом. Это был колоссальный труд. Его публиковали на больших разворотах, тщательно проиллюстрированных внушительными старыми фотографиями и факсимиле. Юхан никогда не получал столько похвал от людей, чьи отзывы он так высоко ценил. Его телефон обрывали звонками разные личности из мира культуры, которые говорили, что он не только пролил новый свет на творчество Уильяма Фолкнера, но и поднял стандарты литературного анализа. Своим глубоко индивидуальным и мастерским подходом к трудам и дням Уильяма Фолкнера Юхан Слеттен сказал нечто новое об искусстве читать вообще. Но это было давным-давно. Теперь никто уже не вспоминает об этой серии статей. Никто не говорит с ним об искусстве читать. Иногда в университете проводились семинары, посвященные Фолкнеру, но Юхана Слеттена на них не приглашали.

А теперь все кончилось. Все позади. Отношения Юхана Слеттена и его читателей остались в прошлом. Он должен уйти на пенсию.

Впрочем, «уйти на пенсию» — это, между прочим, еще красиво сказано. Его попросили уйти. Он получил предложение, от которого не смог отказаться. Он получил пинка, его турнули, прогнали взашей, известив об этом на серой бумаге.

А началось все с того, что Юхан прочитал немецкую рецензию на небольшой латвийский роман. Он заинтересовался. Юхан отличался любознательностью, о чем почти не упоминали на его похоронах. Он купил роман в датском переводе, прочитал его и заплакал. Он хотел сообщить всем в Норвегии, ну или, во всяком случае, читателям его газеты, что они должны во имя всего святого поспешить в книжный магазин и купить этот роман. Юхан уселся писать, но слова ему не давались. Они получались мелкими, хилыми и пустыми, словно те дурацкие мухи, которые маскируются под ос, думая, будто от этого станут опаснее. Юхану было противно, оттого что с каждым словом он только преуменьшал достоинства романа, который хотел превознести. И поэтому он сделал то, чего не делал никогда. Он перевел немецкую рецензию, поставил под ней свою подпись и отправил в редакцию. Рецензия, опубликованная до этого в маленьком немецком литературном журнале с тиражом полторы тысячи экземпляров, была блестящей во всех отношениях. Юхан не предполагал, кто ее автор. Под ней стояла подпись «Ю.И.С.». Почти что его собственные инициалы. Правда, в его имени не было никакой «И.», ну да наплевать. Главное, что рецензия, написанная Ю.И.С., точно выражала то, что чувствовал Юхан, когда читал книгу, и Ю.И.С. передал это без всякой, как бы это сказать… сентиментальности, которая для Юхана была худшим из всех зол, тем более что ее и так хватало в газете. Рецензия Ю.И.С. была остроумной и актуальной, она помещала латвийский роман в нужный исторический, политический и эмоциональный контекст; носила глубоко личный и вместе с тем общечеловеческий характер. Во всех отношениях эта рецензия была именно такой, какую Юхан хотел бы написать сам. На следующий день в 13 часов 7 минут, несколько часов спустя после того, как Долорес, неописуемой красоты двадцатитрехлетняя заместительница на время летних отпусков, которая специализировалась в области литературы, превозносила его до небес за, по ее словам, «самую блестящую газетную статью года», Юхан получил е-мейл от главного редактора, в котором ему предписывалось — по возможности без промедления — явиться к нему в кабинет «для небольшого разговора».