Легенда об Арсении и Марине - Адам Орех

так плохо! И она, сей ангел… Боже! Как я должен быть счастлив, что узрел её, это неописуемое чудо! То, что я представлял, было лишь нелепым образом дурака, а увиденное есть точно то неповреждённое дьяволом творенье! Поразительно, поразительно! Я не видел никогда в своей никчёмной жизни что-то, что было бы хотя бы чуточку, хотя бы немножко похоже на ту удивительную, первозданную, поистине классическую и совершенную натуру, сие величайшее произведение искусства, непревосходимую красоту… Ах! Господи, Господи, ныне эту красоту уничтожил сей… (упаси бог от слов таких!) Ах! Нет, право, что говорить? Что говорить? Зачем? Всё так страшно да глупо рухнуло… Ну, что говорить? Я, честно, уж и не хочу думать…

Ах, Господи, Господи! А не дурак ли я в самом-то деле? Если так подумать, то для чего всё это было? Ах! Деньги, жизни, время, отношения — дорого, дорого! И что я купил? Что я купил? Как бы меня, право, не поймали б ещё… Да будут искать, как ведь не искать! Всегда ищут…

Нет, как могли сии наёмники так сделать! Я дал им деньги — и даже больше, чем надо, — а они… Нет; право, бессовестные! Ах, всё так странно, всё так странно! Не понимаю, не понимаю и не верю!»

И перед ним стали появляться точно какие-то белые пчёлы, которые так страшно жужжали, что в ушах было больно. Арсений сильно боялся, представьте себе, насекомых сих и не только сих, но в целом насекомых, то есть вот этих вот забавненьких существ, которые крылами своими, как драконы, путешествуют по тленной земле. Так вот, сии белые пчёлы решили и начали залетать туда, где находился герой наш, — сначала одна, две, три, но после всё больше и больше. Персонажи оные не летели к Арсению, но приземлялись как самолётики-вертолётики, то на стены, то на шкаф, сей пыльный и столь загрязнённый, то на стол, ещё более грязный, покрывшийся снегом пыли. И они всё летели и летели, словно воздух начинал превращаться в белых пчёл. Но что за белиберда такая? Откуда пчёлы белые? И в книгах таких не найти, и бог знает что ещё. Арсений так испугался, что говорить об этом — уж очень глупое деяние. Он ракетой стартанул и побежал как кальмар, ломавши своими извивающимися руками воздух. Господи! Как нелепо и как очевидно то, что я говорю! Оно тебе нужно, читатель? Разве нет у тебя тех загадочных дел, нужных для того, чтобы прожить ещё денёк? Разве эта неизвестная, странная повесть так важна для твоих чего бы то ни было? Господи! Я говорил, что ты многое узнаешь… Неважно! Неважно! Арсений побежал как птица, а за ним всё летели эти проклятые пчёлы; но бег сей не то что не избавил его от них, он привлёк и иных созданий мира: за ним погналось всё, что только имелось на улице: и комарик, и шмель, и оса, и бабочка, и муха, и всякая прочая тварь… Он бежал прямо, но, завидев стаю представителей рода комариного, резко свернул налево — и погналась за ним после сего манёвра и армия муравьёв. Он тоже, может, пчелой стал и всё летел, летел, как та самая тройка летала, и всё новые опасности его поджидали, всё большее количество врагов пыталось его поймать, схватить, Господи, и… Можно ли, можно ли столько бежать? Где взять силы? Его скоро, совсем скоро поймают! Всё, всё восстало против героя нашего! И дерева, точно, начали падать, чтобы его лишь задавить. Но — но! Вдруг какая-то бумага ударила резко по лицу Арсения, и он остановился, пал… Всё исчезло, всякая угроза, — и бумага сия заняла место пространства.

«Будь проклята эта погодка, или Во всём виноваты рыцари: в центре С. погибла миленькая принцесса. Предположительно, вихрь поднял меч одного из охранников, которых разбросало проклятым штормом, и прилетел прямо к ней в сердце, так что она скончалась на месте. Расследования не ведутся, ибо всё и так понятно. Похороны пройдут в шестой день недели в имении Луновых, которые известны своей способностью проводить все должные для похорон мероприятия по выгодному, как теперь выражаются, прайсу. Говорят, что соберётся огромная толпа на вышеупомянутое мероприятие, в городе же даже мелькают слухи, что якобы траур хотят объявить на государственном уровне».

«С ума сойти! — сказал сам в себе Арсений. — С ума сойти! Да как же такое в самом деле возможно? И где же эти Луновы? С ума сойти! А ведь шестой день будет… ну, пожалуй, завтра, коли я не ошибаюсь. Ох, что жить, Господи, если я не появлюсь там! Что жить! Уж не существует ли человек именно для таких событий? Не каждый ведь день бывает что-то хорошее иль нужное, однако ж не перевешался же род человеческий, но всё ждёт, ждёт, надеясь на что-то, чего-то… Так ради сего и надеются! Может, и зарежут меня там, а может, и просто плюнут в меня — но я обязан, обязан там быть, ибо это самая моя святейшая, наивысшая обязанность ныне. Решено! Решено! Да что там, у меня выбора даже нет и быть не может никак. А где я вообще сейчас?»

Арсений оглянулся и увидел, что находится в совершенно пустом месте, где лишь дерев несколько. На востоке — откуда он вышел — был лес, пропадавший, однако ж, с обеих сторон точно ударом топора какого-нибудь исполина, ибо что на юге, что на севере была совершенная пустота. Герою показалась столь романтичной сия обстановка, особливо на фоне пылающего светила, что он, скатившись по холму, на котором заканчивались растущие деревья, бросился лошадью на открывшиеся просторы.

«Свобода! Жизнь!» — кричал он, не понимавши, что говорит.

Так, закрыв глаза свои, носился Арсений по полю и ликовал. Однако ж в один момент ему пришлось упасть, и, очнувшись, он понял, что солнце спряталось, уступив место звёздам и луне. Однако ж какая мне разница до того, что сей персонаж будет делать? От того, где он проведёт ночь сию, мне кажется, ничего не поменяется. Но ладно, ладно: он решил, к удивлению читателя, спать на поляне, что, конечно же, является очень непривычным для нас и даже немножечко диким, ибо никакого оборудования, снаряжения у него не имелось, предприятием. Но ничего: а как же спят зверьки разные?

Ах! Какое же удивительное, чудное то было место! Оно пахло жизнью и тем самым ненарушенным естеством… Христе! Травяной ковёр простирался во все стороны, вдали мелькали деревья, сии многолетние стражи, с непостижимой для людей,