Заговор небес - Анна и Сергей Литвиновы

– А что сталось с Гошей?

– С Гошей? – Катя пожала плечами. – Ничего. Женат, детей, кажется, трое. Вроде инженером работает.

Вот так-то! А Настина сестра меня грузила страстями: дескать, погиб он в автокатастрофе, в этом повинна Валентина Лессинг!..

– Он с Настей-то продолжал встречаться? – спросил я.

– Нет. Настя говорила, не до Гоши ей. Смеялась – маленький он еще, пусть, мол, подрастет.

– А кто тогда отец ее ребенка?

Катя задумалась – говорить, не говорить. Наконец решилась:

– Только между нами, хорошо? Году в девяносто втором я познакомила Настю с Шеляринским. Она очень просила – знала, что это мой одноклассник, а ей нужно было кредит большой выцепить… Ну, у них служебный роман и вспыхнул. Ванька тогда, правда, женат уже был. Так что ребенка-то он признал, а с семьей у Насти не получилось.

И с Гошей – мимо. И с Валиной местью – тоже. Тем более что сама Валя сейчас – в Склифосовском, в коме…

– Так что на той вечеринке вас, – подытожил я, – объединяли только воспоминания…

– Дело не в этом, – поправила меня Катюша; она сидела напротив меня за столом в своей кухне: локти на столе, ладонями подперла голову. – Вопрос в том, почему мы вдруг объединились теперь – физически?

– А кто придумал эту вечеринку у Валентины в особняке? – спросил я.

– Она, Валентина… Да, кажется, она сама.

– Почему – именно сейчас?

– Н-ну, не знаю… Ностальгия, может быть… И потом – ей скучно… Сидит себе дома, с сыном и этим своим Гансом-Дитрихом… Не работает…

– Вас лично на вечеринку приглашала она?

– Да.

– По телефону?

– Да.

– Вы с Валентиной вообще часто созваниваетесь?

– Да нет… Может, раза два-три в год…

– По чьей инициативе?

Катя пожала плечиком.

– Обычно звонила она. Но иногда и я… Когда… – она сделала паузу и закончила совсем не так, как, почудилось мне, спервоначалу хотела, – когда бывало скучно.

Я был готов поклясться, что на самом деле она хотела сказать: «…Когда поругаюсь с мужем». Это меня, непонятно отчего, порадовало. Выходит, даже с таким воплощением мягкости, всепрощения и любве (именно любве!), как господин профессор Дьячков, можно иногда ссориться.

– Вспомните, Катя, – продолжил я опрос, – какими в точности словами Валентина приглашала вас к себе?

– Well…[17]– она задумалась. – Мне кажется, она сказала: что-то мы давно не виделись…

– Так… – поощрил я ее. – И что?

– Давай, сказала она, соберемся командой…

– А вы что, – перебил я ее, – когда-нибудь все вместе уже собирались? После того, как бросили прыгать?

– Я уже говорила. Собирались. Но очень давно. И редко. Мы быстро поняли, что без прыжков наши встречи не имеют смысла.

– Извините, я перебил вас… Так что еще все-таки тогда сказала Валя? Дословно?

– Давай встретимся… А нет! – вдруг вспомнила Катя. – Еще она сказала: «Мы тут поговорили и решили, что нам хорошо бы собраться…»

– Поговорили? С кем?

Катюша наморщила лоб.

– Мне кажется, с Машей… Они, Машка с Валей, вообще последнее время были ближе всех друг другу… Из нашей четверки, я имею в виду…

– Так, значит, – в лоб спросил я, – на самом деле идея встретиться, может быть, изначально исходила – от Маши?

– Может быть… – протянула Катя. Потом спохватилась: – Неужели вы думаете, что – Маша?.. Нет, не может быть!..

– Я не знаю, что думать, – жестко сказал я. – Но у меня есть факты. И у вас они тоже есть. На троих из четверых участников вашей команды были совершены покушения. Одно из них удалось. Жива и невредима пока только Мария… Вы ей, кстати, звонили?

– Да. Но никто не подходит.

– Катя, – мягко сказал я, – Екатерина Сергеевна, давайте с вами подумаем: кто и почему мог бы желать вашей смерти? Вашей – я имею в виду всех четверых?

– Вы думаете, я не задумывалась над этим? – горько усмехнулась доцент Калашникова.

– И – что?

– Понятия не имею, – она покачала головой. – Ни малейшего понятия…

– Давайте пофантазируем, – предложил я, посмотрев прямо в ее прекрасные голубые глаза. – Давайте! Принимаются любые версии, даже самые невероятные…

– О, brainstorm… – слабо улыбнулась она и перевела для меня: – Метод мозгового штурма…

– Да, что-то вроде…

Она усмехнулась, взяла сигарету, прикурила, откинулась на кухонном диванчике, выпустила дым и посмотрела мне прямо в глаза:

– Что ж, давайте попробуем…

– Может быть, – начал я, – вы, все вчетвером, знаете чью-то тайну?.. Такую тайну, за которую – убивают?

Она прикрыла глаза, затянулась. Выдохнула дым, сбросила пепел.

– Какую? О чем?

– Не знаю. Думайте.

Она долго молчала, потом неуверенно сказала:

– У Маши сын неизвестно от кого…

– Так, – подбодрил я ее, – и вы не знаете, кто его отец? Что он?

– Нет, – покачала головой Катя. – Машка никогда о нем ничего не рассказывала. Когда заходил разговор – замыкалась, отвечала грубо или отшучивалась…

– И никто на аэродроме об отце мальчика ничего не знал? Даже вы трое?

– Нет. Я думаю, нет. Наверно, если б знала хотя бы одна из нас – мы бы все сразу узнали… Это была бы сенсация… Но Маша никогда, никому и ничего не говорила…

– А что, если об этом вдруг недавно узнала Настя? Или Валя?.. Или – они обе?

– Но я-то – ничего не знала! Зачем же на меня-то охотиться?! – вдруг выкрикнула Катя, и я понял, как, несмотря на внешнее спокойствие, напряжены ее нервы.

– А вы ведь знакомы с мальчиком? – утешающе сказал я. – С сыном Маши?

Катя встала, плеснула себе из графина воды, выпила залпом, затем снова уселась против меня.

– Извините… Да, я, конечно, с мальчиком знакома… Мы все были знакомы… Он рос на аэродроме…

– Ну, и что он собой представляет?

Катя скривила губы.

– Шкодлив. Замкнут. Отчасти асоциален… Но, – спохватилась она, – тогда ему было лет восемь, может, десять… И не видела я его лет восемь… Так что не знаю, как он сейчас… Судить не берусь…

– Сколько ему нынче получается годков?

Екатерина Сергеевна прищурилась, припоминая.

– Лет семнадцать. А то и восемнадцать.