Затонувшие города - Паоло Бачигалупи

Он кивнул на пленников, лежавших на земле. Темные пятна почти не двигались и поэтому походили на трупы. Они усвоили, что за лишние движения их бьют, поэтому лежали тихо. Ошо продолжил:

– Мертвые не приносят никакой пользы. Пленники не слишком хорошо выглядят, но это же ходячий ресурс. Каждый из них. Если мы их убьем, то себе же сделаем хуже. Они должны оставаться в живых и зарабатывать. Они добывают для нас мусор, мы продаем его и покупаем патроны. Без них и других таких же мы никогда не отвоюем эту землю у предателей, которые разорвали ее на части… – он осекся. – Ты этого не понимаешь, потому что ты пока не с нами. Ты не считаешь себя солдатом. Не чувствуешь всего этого, – он похлопал по прикладу винтовки и указал на войска, – тебе надо понять, что эти ребята всегда прикроют тебе спину. Да, сейчас они могут не слишком хорошо с тобой обращаться, но когда засвистят пули и тебя ранят, тебя не бросят. Они отнесут тебя в лагерь и будут лечить, пусть даже у них и будет для этого только бутылка виски и шнурок для ботинок. Пока ты еще орешь и дергаешься, они все отдадут, лишь бы до тебя не добралась Армия Бога. Мы братья. И ты наш брат.

– Что-то не похоже.

Ошо рассмеялся:

– Ты только получил первые полосы и хочешь, чтобы с тобой обращались, как с солдатом? – он покачал головой: – Нет уж. Это надо заслужить, отродье. Мы пойдем в Затонувшие города, ты увидишь настоящую войну и сможешь доказать своим парням, что достоин зваться их братом. Сделай это, и тебя не бросят никогда. Полковник говорит, что никому нет дела, откуда мы пришли. Чем мы занимались раньше. Теперь мы – Объединенный патриотический фронт. Все за тебя.

Он похлопал Мыша по плечу:

– Не думай, что ты плохо справляешься. Немного крови – и все будет отлично, – он щелкнул по шраму, который горел на щеке у Мыша. – Просто добавим несколько вертикальных полос. Будешь совсем молодцом.

«Не хочу, – подумал Мыш, – не хочу крови, не хочу быть молодцом. Не хочу нового клейма».

Ему казалось, что какая-то его часть умирает. Вокруг были солдатики, и куда бы он ни шел, они смотрели на него, следили, чтобы он шел проложенным путем.

Он либо пойдет этим путем, либо умрет.

Доктор Мафуз любил говорить, что у всех есть выбор, и это казалось похожим на правду. Может, для него так и было. Мыш не думал, что доктор стал бы пороть тетку Селиму или лить кислоту на грудь мистеру Сальваторе. Он бы отказался.

Тогда солдатики пристрелили бы его, недолго думая, и перешли бы к кому-нибудь другому.

«Я не хочу быть солдатиком».

Ему отсюда не убежать. Любой другой путь вел бы к смерти.

«Я трус, – думал мальчик, – я должен был сражаться, или убежать, или еще что».

Но он боялся, а солдатики все время следили за ним.

Через три дня они вошли в Затонувшие города.

Маля с Тулом неделю жили в джунглях, питаясь мертвым койволком, пока ее порванная рука не зажила, а получеловек не восстановил силы.

Постепенно их рацион стал разнообразнее. Они ловили рыбу и лягушек. Маля ела муравьиные яйца, кузнечиков, ловила раков, и ее раны затягивались.

Она поняла, что пора идти дальше, когда Тул принес свинью. Шел монстр так, что ей пришлось бы бежать, чтобы держаться вровень с ним. Они были готовы и настолько здоровы, насколько вообще могли надеяться. Вечером они зажарили свинью на костре из старых картонных коробок и деревяшек, которые она нашла в развалинах.

Девочка знала, что надо идти – Мыш был где-то там, с солдатами, – но все равно оставалась на месте день за днем. Ей казалось, она как будто застыла в смоле. Здесь девочка была в безопасности. Пока она просто жила в лесу с получеловеком, девочке ничего не угрожало – впервые с того момента, как ушли миротворцы. Как только Маля пойдет за Мышом, опасность вернется.

К ней возвращались воспоминания о побеге из Затонувших городов: толпы людей, солдаты, факелы, кровь, капающая с лезвий мачете. Уничтожалось все, что создали миротворцы за те годы, что они пытались привести города к цивилизации и прекратить бойню между вождями.

Она помнила, как пряталась на затопленных нижних этажах башен и жилых домов, когда ее мать поймали, как жила в тенях. Молилась, чтобы никто не заметил ее, пока она ползла в темноте от одного полузатонувшего здания к другому. Молилась, чтобы не наткнуться на кого-нибудь, пока она плыла, ковыляла, шла к границам города. Ночь за ночью девочка лежала в темноте, глядя на войска, стоявшие вокруг города, и искала удобного момента, чтобы проскользнуть мимо. Тогда у Мали было две руки.

Теперь она возвращалась туда снова.

На десятый день жизни в джунглях Маля взобралась на стену, увитую лианами, и посмотрела на Затонувшие города.

С того расстояния, на котором не слышны выстрелы, города могли бы показаться заброшенными. Но стоило подойти поближе, как открывались новые подробности. Деревья лезли из окон, как волосы из стариковских ушей. Лианы и ветки закрывали переломанные стены. В окна верхних этажей влетали птицы.

Маля пыталась представить, как выглядел город без всего этого. Она видела старые изображения Затонувших городов в одном из музеев, которые пытались защитить миротворцы.

Мама водила ее в музей. Она хотела посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь ценного, что заинтересовало бы иностранных коллекционеров, а девочка разглядывала фотографии. Они казались ей нереальными. Открытые дороги, по которым едут машины. Никаких лодок. Река, которая течет по городу, разделяя его на две части, а не заливает его. Совсем другое место. Малышка смотрела на фотографии и думала, куда же уехали все эти машины. А может, они просто лежат на дне каналов? Спят?

Музей немного походил на кладбище. Место, куда приходишь, чтобы посмотреть на мертвых. Честно говоря, все его экспонаты никуда не годились по сравнению с теми, которые мама хранила у себя на складе.

– История высоко ценится, Маля, – говорила мама, – посмотри-ка. – Она осторожно, кончиками пальцев взяла кусок пергамента. – Видишь эти имена? Это война. Когда они подписали это, мир изменился, – она положила пергамент назад, – некоторые тратят целые состояния, чтобы прикоснуться к бумаге, которой касались эти люди, – мама улыбнулась, – поскольку никто не знает, что стоит за этими вещами, и поэтому не осознает их ценности. Кто-то может счесть это за мусор, – она обвела рукой склад, полный каких-то непонятных вещей.

Старые флаги. Картины. Мраморные головы статуй стариков: им отбивали головы и относили их в мамину лавку в устье реки, куда коллекционеры приходили прикупить истории и мусора.

Мама держала крохотную лавочку, где изучала потенциальных покупателей. Ее склад поражал воображение. Она устроила его в огромном здании в центре города: выкупила несколько квартир и тщательно заложила все окна и двери кирпичами, скрывая их от чужих глаз. Сюда она приводила лучших покупателей.