Ты, я и море - Алина Горделли

юна. Тебе нужно привыкнуть ко мне, моим ласкам, даже к запаху моего тела.

— Ты хорошо пахнешь, — прошептала Минни, и Артур рассмеялся.

— А ты благоухаешь розами!

И он нежно обнял Минни, прижав ее к груди.

— Тебе было хорошо? Хоть чуточку?

— Очень! — прошептала она, виновато заглядывая ему в глаза. Даже в темноте они лучились ласковым блеском.

Взяв в ладони ее лицо, Артур нежно поцеловал ее в губы. Минни только сейчас заметила, что совсем раздета.

— Ой! — вырвалось у нее.

Но Артур уже привлек ее к себе. Снова и снова, неутомимо, жадно, он ласкал и целовал ее, касаясь ее тела то нежно, то страстно, шепча ей на ушко самые сокровенные слова, от которых Минни бросало в жар и перехватывало дыхание. С каждым разом ее напряжение становилось все меньше и меньше, но полностью расслабиться, несмотря на наслаждение лаской мужа, ей не удавалось, и она вздрагивала всякий раз, когда он прикасался к ее бедрам.

Наконец, все так же прижимая ее к себе, Артур прошептал:

— Помоги мне раздеться.

И так как Минни растерялась, добавил нежным шепотом:

— Расстегни пижаму, помоги ее снять.

В смятении Минни и не подумала, зачем понадобилась ему ее помощь. Дрожащими пальцами она стала расстегивать погувицу за пуговицей и это монотонное движение, на котором она сосредоточилась, помогло ей успокоиться.

Артур почувствовал, как расслабились напряженная спина и бедра жены.

Расстегнутая пижама распахнулась, обнажая покрытую неожиданно темными волосами мускулистую грудь. Минни не удержалась от тихого возгласа. Почему-то снова бешенно застучало сердце.

— Сними ее, — прошептал Артур, нежно целуя Минни в шею.

Минни начала стягивать пижаму с плеч мужа, и это самое обыденное действие вдруг захлестнуло ее горячей волной такого неистового чувства, что она охнула и прижалась к нему, будто ища у него защиты от себя самой.

С этого момента она себе уже не принадлежала. Больше не было ни страха, ни стыда, ни времени, не было даже самой Минни. Забыты были все наставления, предположения и вычурные слова. Осталась только всеобъемлющая неистовая непонятная жажда — жажда власти над собой. Минни обняла мужа за шею и прижалась к нему, жалобно всхлипывая, инстинктивно понимая, что только он способен эту жажду утолить.

В каком-то горячечном мареве Минни почувствовала его руки у себя на бедрах, животе, ниже, но теперь это ее не только не пугало, она сама хотела, желала, чтобы он сделал с ней что-то, нечто, все что угодно, лишь бы разрешить это невыносимое волнение.

Артур то прижимался губами к ее полураскрытому рту, то покрывал поцелуями грудь, которую все время ласкал и теребил, в полутьме голубыми всполохами вспыхивали его глаза. Сначала острожно, а потом все настойчивее его вторая рука ласкала ее бедра, между бедрами, и эти прикосновения теперь, когда исчезли стыд и неловкость, доставляли ей упоительное блаженство. Губы его шептали какие-то нежные слова, голос стал глубоким и хриплым, дыхание прерывистым, и это почему-то тоже волновало. У Минни вырвался протяжный стон, она больше не могла выносить возбуждения, и она снова обхватила его шею в беззвучной мольбе.

Где-то внутри нее что-то вспыхнуло пламенем, Минни ойкнула, всхлипнула и с силой уткнулась мужу в шею, но испугаться не успела. Там, где только что обожгло горячей болью, зародилась истома. Вначале еле уловимая, она неумолимо разгоралась, расходилась по ее жилам, захватывая все тело, наполняя его трепетом, поглощая боль. Минни то отстранялась от мужа, то снова прижималась к нему. Недавно испытанное желание власти над собой охватило ее с новой силой.

— Артур…, — прошептали в отчаянной мольбе ее рапухшие от поцелуев губы.

— Любимая…, — отозвался он.

Чернильное небо в проеме распахнутого балкона чуть посинело только что проклюнувшимся новым днем, и на его фоне двигалось его ловкое мускулистое тело, вначале медленно, потом все быстрее. Охватившая ее тело истома перешла в блаженство. Прерывисто дыша, Минни судорожно вдыхала свежий утренний воздух, казалось, что не вынести, не пережить ей всеобъемлющего восторга! Артур глухо несколько раз простонал, и околдованная, в полусознании, Минни услышала, как кто-то вторит ему тихо и жалобно, и не сразу поняла, что это она сама.

Из подернутой горячечной дымкой сознания выплыло полузабытое слово — симфония, и, покачиваясь в такт ритмичным движениям мужа, окутало, обволокло Минни бесконечным блаженством.

Как долго она приходила в себя, Минни не знала, но наверное долго, так как снаружи уже занялся день.

Артур привлек ее к себе, заботливо прикрыв ее разгоряченное тело от утреннего ветерка легким покрывалом. Только что пережитые, доселе неведомые ощущения разрядились обильными слезами и Минни расплакалась у него на груди.

— Минни, родная моя, тебе было хорошо? — в голосе его чувствовалась тревога.

— Да, да, Ушастик, любимый! — с трудом произнесла она сквозь потоки непрошенных слез. — Было так хорошо, мне казалось, что я умру от счастья!

Обессиленная, в смятении от только что пережитого, Минни долго еще всхлипывала на груди у мужа, а тот нежно гладил ее плечи, спину, еле-еле прикасаясь губами к ее лбу, щекам, спутанным локонам, убаюкивая и успокаивая. И, умиротворенная, она уснула, сладко, блаженно.

Проснулась Минни от ощущения звонкой радости. Наверное, уже был полдень, но Артур все еще спал, уткнувшись носом в ее плечо, обнимая ее правой рукой и еле слышно посапывая.

Минни счастливо вздохнула, вспоминая пережитое накануне блаженство. Ей так хотелось приласкать его, прикоснуться к этим соломенным волосам, возвратить хоть малую толику его ласки и любви. Слезы умиления от его терпеливости и нежности снова навернулись ей на глаза, но Минни лежала тихо, как мышка, чтобы дать ему отдохнуть, отоспаться.

Между ногами немного саднило, и Минни вспомнила слова матери. Несколько обеспокоенная, она потянулась было вниз рукой, и Артур мгновенно проснулся.

Сияя от счастья, он привлек Минни к себе и нежно поцеловал ее.

— Моя, моя жена!

Минни провела рукой по его волосам и повернулась, чтобы обнять его, но от этого движения там, внизу, опять засаднило. Минни поморщилась.

— Что такое, Помпончик? — обеспокоенно спросил Артур. — Болит? — и Минни почувствовала его ладонь на своем теле.

— Немножко саднит, — призналась Минни,