Корсары Ивана Грозного - Константин Бадигин

Он поклонился королю и поправил свой широкий красный пояс.

После слов архиепископа король еще больше уверился, что совершает справедливое, богоугодное дело.

— Как я должен поступить? — сказал он, обращаясь к канцлеру.

Королевский вельможа словно дожидался этих слов.

— Ваше величество, вы должны подписать универсал о навечном присоединении к польской короне русского Подляшья, Волыни и Киевщины. Надо обрезать крылья Литве, тогда она будет сговорчивей. А потом, ваше величество, вы призовете знатных лиц и государственных чиновников из этих областей и потребуете от них под присягой признать ваше решение.

Не спуская взгляда с канцлера, король напряженно слушал.

— А если они не согласятся признать?

— Тогда мы договоримся с татарами. С ними и со всем польским воинством двинемся на Литву… Но они признают, они не посмеют ослушаться. Литва ослаблена войной с московитом. Надо действовать решительно, ваше величество. Если какой-нибудь Каштелянnote 55 или воевода из Волыни или Киевщины не явится по вашему приказу, вы немедленно назначьте на его место поляка, придворного вельможу. Это подействует, ваше величество, обязательно подействует.

* * *

Советы канцлера Дембинского оказались превосходными. Когда король посадил своих придворных в Подляшье на места невыполнивших его приказ, вельможи из прочих областей стали один за другим приносить присягу. Изъявили покорность киевский воевода князь Константин Острожский, луцкий староста Корецкий, князь Вишневецкий, волынский воевода Чарторыйский…

Принятые меры оказали свое действие и в остальном. Литва сделалась сговорчивей. Заседания Люблинского сейма возобновились. Наступило 28 июня 1569 года.

Ровно в десять часов утра на заседание прибыл король.

От великого Литовского княжества снова выступил с речью гетман Ян Хоткевич. Теперь он униженно просил короля и польских вельможных панов уступить литовцам хоть немного самостоятельности, хотя бы сохранить свою государственную печать.

— Ваше королевское величество и высокие советники польской короны! — взывал Ян Хоткевич. — Умоляем вас богом, не унижайте, не делайте нас своими холопами, будьте к нам милостивы и не заставляйте нас вечно плакать. Заклинаем устроить все так, чтобы мы могли успокоить совесть, сохранить нашу добрую честь и чтобы всем нам было радостно…

Королю было жаль литовцев, он даже прослезился. Глядя на него, трудно было поверить, что в молодости он сумел отстоять свое право жениться на Варваре Радзивилл, вопреки желанию своей непреклонной матери Боны и большинства польских вельмож. Но теперь никакие заклинания не помогали.

Поздно вечером уния была принята подавляющим большинством собравшихся. А на следующий день в праздник апостолов Петра и Павла в люблинских костелах пели «Тебя, бога, хвалим» и ксендзы призывали народ благодарить небеса за счастливое окончание трудного и важного дела.

В городе Люблине царило необычайное оживление. На сейм съехалась со всех сторон обширного государства польская, литовская и русская шляхта. Многие приехали вместе с женами и дочерьми. На улицах пановья хвалились яркими жупанами, дамскими нарядами, колясками, лошадьми. Во всех лавках, открытых с утра до позднего вечера, толпились люди.

Звонили колокола в костелах, там шли молебны. Приезжим бросалось в глаза множество черных сутан, снующих по улицам. Ксендзы не теряли времени, они немало потрудились, уговаривая дворян, не согласных на унию.

Погода стояла жаркая. Земля превратилась в камень, а дороги на четверть покрыл мягкий слой серой пыли. Зеленая листва на деревьях посерела. Люди, обливаясь потом, размазывали на лицах серую грязь.

Первого июля все члены сейма — поляки, литовцы и русские — собрались вместе в большом зале сеймового дома. В полдень в зале появился король в сопровождении свиты и архиепископа Гнезненского.

Собравшиеся приветствовали короля громкими возгласами.

Сигизмунд выглядел изнуренным. Не годы, а болезнь все больше и больше подтачивала его. Морщины выделялись особенно резко, под глазами темнели отечные мешки. Казалось, что король не добредет до своего места у огромного стола с кипами бумаг. Когда он сел, в зале воцарилось молчание. Король дрожащей рукой подвинул к себе тяжелый крест с распятием и, откашлявшись, приказал читать протоколы.

Все слушали, боясь пропустить слово.

Когда протоколы были оглашены, наступил торжественный момент. Участники сейма стали присягать на верность государственному союзу — Речи Посполитой.

Одними из первых поцеловали золотой крест, поднесенный архиепископом, киевский воевода Константин Острожский, князь Александр Чарторыйский, воевода Волынский и Роман Сангушко, воевода Брацлавский и Винницкий.

Литовско-русские магнаты, отстаивая независимость своего государства, проявили мало настойчивости и были недружны в своих действиях.

Соединение Польши и Литвы в одно государство несомненно прибавило сил. Средств на военные нужды для борьбы с московским царем, с татарами и турками стало больше. Однако в Литовском княжестве по-прежнему хорошо жили одни дворяне. Но и то не все, а только те, кто принял католичество и отрекся от своей национальности и от своего языка.

Положение простого народа еще больше ухудшилось.

После присоединения к Польше Киевской и Подольской земель крестьяне, очутившиеся под владычеством польских панов, стали бесправными рабами. Владельцы не только отнимали у бедного холопа все, что он зарабатывал, но и убивали его самого, когда хотели и как хотели. И крестьяне покидали насиженные места, спасались в пустынных, диких степях и у казаков в Запорожской Сечи.

С последнего заседания Сигизмунд-Август вернулся совсем обессиленный. Придворные дамы в изящных нарядах с высокими кружевными воротниками вымыли ему руки и лицо прохладной душистой водой и принесли кубок с красным, как кровь, бургундским.

Король отхлебнул вина и немного оживился.

— Что будем сегодня делать, мои прекрасные пани? — сказал он, взяв за пухлую руку свою любимицу пани Алоизу.

— Может быть, вы отдохнете, ваше величество, и будем играть в жмурки?

Но игра не состоялась. Королю пришлось принять папского посла кардинала Коммендони.

Кардинал торжественно поздравил Сигизмунда с объединением польской короны и Литовского княжества, а затем стал тонко поучать его, указывая на недостатки в правлении, на ослабевшую в Польше римскую церковь, на падение нравов в государстве… В конце своих наставлений он обрушился на польских вельмож.

— Они совсем не похожи на своих предков, ваше величество, — говорил он, вздыхая. — Не на пирах за столом предки нынешних сенаторов расширяли границы государства, а подвигами воинскими, сидя на конях. Они спорили не о том, кто больше выпьет вина, а о том, кто превзойдет других на поле брани…