Московские Сторожевые - Лариса Романовская

— Лена, Зина, ну что за разговоры-то? Вот балаболки… — шикнул на нас Старый.

— Ты с этим не затягивай, а то…

— …было зарегистрировано четыреста пятнадцать ложных вызовов, из которых…

— «Это школа Соломона Фляра», — запиликало вдруг со скатерти.

— Медам и месье, я прошу прощения. — Жека прекратила речь, вцепилась в мобильник. — Дорка, у меня доклад. Куда? Ой, это на третье транспортное тебе надо… сейчас спрошу. Господа, кто подскажет, от «Новослободской» как до Марфы ближе ехать?

— А что Дорка у Марфы забыла?

— Через Суворовскую площадь, пусть на Селезневку поворачивает…

— Скажи, чтобы на театр Советской армии ориентировалась. — Да не Дора у Марфы, а Марфе забей-трава… Дочка приболела…

— И что, ночной аптеки рядом?..

— Да какая Советская армия, пусть через Сущевский вал чешет, там ближе.

— У нее в сумке с собой, удачно так совпало. Дорка не поняла, как отсюда выезжать, нам звонить не хотела, а Маринка ждет, когда ей с докладом… — тараторила Жека.

— Господа, тише, прошу вас! — Старый хлопнул в ладоши, и Цирля эхом повторила сухой звук.

— Дай я ей растолкую! — Петруха поднялся с места. — Алло, Дорочка… Ох ты же ж… Да она уже припарковалась и в лифте поднимается, пока мы тут соображаем…

Все расхохотались. Громче всех, кстати, не Старый, а Гунька. Он же молчал все время до этого, а теперь вот наверстывает.

— Ну все. Отлично просто… Давай, Евдокия, дальше. Статистику можешь не зачитывать, ты мне простыми словами скажи: больше у нас зла вокруг стало или меньше?

Жека запнулась:

— Ну… если с учетом естественного прироста населения и количества благодеяний на душу, то…

— А ты мне без количества… Ты мне на глаз. Как сама чувствуешь?

— Паршиво, — честно призналась Жека, поправляя манжету белой блузки.

Кофточка у нее сегодня и впрямь девичья была, батистовая. А вот черные кожаные штаны — это совсем другая опера. Прямо не костюм, а диаграмма Добра и Зла на вверенной территории.

— Вот и я чувствую, — Старый поморщился. — Ты, моя дорогая, привыкла на естественные ЧП глаза закрывать. Это понятно, у тебя синдром Левитана, но сама подумай… Если у нас что ни неделя, а человек из строя выбывает, хоть на пару часов, а все равно, это что же такое выходит-то, Евдокия?

Жека потупилась. Не то сообразить пыталась, не то стеснялась, что Старый ее в проблемности упрекнул.

У мирских синдром Левитана по-другому называется, ну да суть одна. Это у тех бывает, кто войну благополучно пережил: кажется, что, как победу объявили, так все, ничего плохого больше не произойдет, все остальное пережить можно. Оттого и к смерти в мирное время так относимся.

— Плохо выходит, — несмело призналась Жека.

— И что ты делать бы стала, если б я сегодня тебя не спросил?

Евдокия вновь зарделась, задумалась, зацвела стыдливыми пятнами. Мне самой за нее неудобно стало. Да так, что пальцы вспотели и подташнивать начало. Или это от голода? Я на диете все-таки.

— Она бы не догадалась, так кто из нас бы подсказал, мы же вроде не дураки, — выручил Жеку Петруха. — Давненько нам перья не щипали, отвыкли от сложностей.

— Вспомнили бы все как надо…

— Еще со времен Черных войн инструкции остались, у Козловского в третьем томе про них подробно.

— С текстом Контрибуции сверились бы, да и вперед…

Старый слушал задумчиво, кивал невпопад:

— Выходит, вы бы на мирских войной пошли?

— Да какая война, вы что…

— Выяснить, кто нам там гадит, и всыпать ему…

— Так обязательства же…

— А я и не говорю, что непременно расквитаться, так… оштрафовать.

— Благодеяний лишить на год-полтора.

— Какие там срока по штрафному разделу?

— Гунька, глянь… у тебя все под рукой…

— До четырех лет, если со временным смертельным исходом.

— Ну вот видите, Савва Севастьянович, до четырех…

Старый одобрительно кивнул:

— Нестандартная у нас с вами ситуация, медам и месье. Мне наши версии очень нравятся, но я бы хотел…

— Три-тра-ру-ра-ти-ту-та… — зазвякало в городской трубке.

Гунька схватил аппарат, поздоровался звонко.

— Марфа? — уточнил Старый.

Гунька мелко кивнул и отправился к телефонной базе, настраивать громкую связь.

— Предлагаю выслушать телефонный доклад представительницы Северо-Восточного округа Марфы Нарышкиной… Кто она сейчас у нас, господа?

— Марина.

— Собакина.

— Гуня, запомнил? Заноси в протокол. А потом давайте против часовой стрелки, по районам. Желательна не статистика, а конкретика. Лучше с примерами. Лимит выступления — семь минут, Гуня, включай звук. Марфа, я слушаю тебя. — Старый откинулся в оставленное Доркой кресло.

— Зин, а как он выглядел-то вообще? — Я снова склонилась к Зинаиде.

Жека поуютнее устроилась на стуле — задом наперед положив подбородок на край высокой спинки.

— Ик… — прогудел динамик городского телефона. — Савва Севастьяныч… девочки… родненькие мои… — заскулила вдруг Марфа. — Беда-а…

— С дочкой что?

— А Мариночка не пьет вообще?

— Да что ж такое?

— Алло?

— Что с дочкой? Что с твоей девочкой?

— Говори, говори, мы тебя слушаем.

— У меня сейчас Дорка под окнами взорвалась. Вместе с машиной. Прямо насмерть вся сгорела. Ик! Из подъезда вышла, ключ в дверцу вставила и вспыхнула прям вся. На клочки-и-и…

— Да хорошо он выглядел, — неизвестно к кому обратилась вдруг Зина. — Поседел немножко, но так ничего. Красивый.

— Я в окно видела, — снова повторила трубка голосом Марфы.

Никто не пошевелился. Будто любое лишнее движение могло принести нам еще одну беду.

Разморенная всеобщей заботой Цирля приподняла ухо, подобралась, принимая позу кошки-копилки, развернула на секунду крылья — как веером щелкнула. А потом, издавая монотонный, не звериный и не человеческий вой, спрыгнула со стола и как по ниточке двинулась в сторону схватившегося за бороду Старого. Вскочила ему на колени и моляще заглянула в глаза. И только тогда прервала свой горестный мяв, зацарапала когтями по пиджаку — признавая в замершем от бессмысленности колдуне нового хозяина.

Нет, я тут есть. Я ведь даже на первом плане.