Перерастая бога. Пособие для начинающих - Ричард Докинз

Сформулирую то же самое чуть строже. Люди склонны верить в субъектность. Что это такое? Скажем так, субъектом называют некий предмет, преднамеренно делающий что-либо ради некой цели. Когда ветер шелестит травой, никакой субъектности тут нет. Ветер — это не субъект. А лев — субъект. Он субъект, чья цель — съесть вас. Ради нее он будет менять свое поведение самым замысловатым образом, действуя энергично и гибко, дабы свести на нет ваши попытки к бегству. Субъектность — это то, чего стоит бояться. Но такой страх иногда приводит к пустой трате времени и сил, поскольку предполагаемый субъект может оказаться чем-нибудь вроде ветра. Чем больше опасностей наполняет в среднем вашу жизнь, тем сильнее равновесие должно сдвигаться в сторону того, чтобы повсюду вам мерещилась субъектность и, следовательно, чтобы иногда вы верили в неправду.

Сегодня нам в большинстве случаев уже нет необходимости опасаться львов и саблезубых кошек. Но даже современные люди могут бояться темноты. Дети боятся привидений. Взрослые — грабителей и взломщиков. Лежа ночью один в постели, вы слышите какой-то звук. Вероятно, шумит ветер. Или скрипят, проседая, балки старого дома. Но не исключено, что это и грабитель. Или даже не обязательно конкретно грабитель. Что касается вас, то вы просто боитесь некоего безымянного субъекта, мысленно противопоставляя его объектам вроде ветра или скрипнувшей балки. Страх перед субъектами — пусть даже иррациональный, пусть даже неуместный в нынешних обстоятельствах — может таиться в нас еще со времен наших далеких предков. В своей книге «Почему мы верим в бога или богов» мой коллега доктор Энди Томсон сформулировал это таким образом: мы легко примем тень за грабителя, но вряд ли примем грабителя за тень. У нас есть дурная наклонность видеть субъекты — даже там, где их вовсе нет. А религия, собственно, и заключается в том, чтобы видеть субъектность повсюду вокруг себя.

Религии наших предков были, что называется, анимистическими: куда бы человек ни обращал свой взгляд, ему мерещились субъекты, и зачастую он называл их богами. Именно так начинали свою карьеру древнегреческие боги, что отлично показано в очаровательной книге Стивена Фрая «Миф». Повсюду в мире были боги рек и боги грома, морские божества и боги луны, боги огня и боги солнца, боги — а может, демоны? — темного леса… Солнце было богом — субъектом, которого следовало умиротворять и добиваться его расположения, — иначе оно могло взять да и не взойти следующим утром. Огонь был богом — ведь его нужно было кормить, чтобы он не уходил. Гром был богом — а кто еще, кроме бога, смог бы произвести такой ужасающий шум? Погода так непредсказуема и при этом так важна для жизни, что было естественно предположить, будто за переменчивостью ее настроений скрывается некая субъектность. Ну ведь можно же как-нибудь положить конец чудовищной засухе? Наверное, проблему решит по-настоящему большая жертва, принесенная богу дождя. Страшный ураган только что разрушил наш дом? По-видимому, мы недостаточно усердно возносили хвалу богам бури и рассердили их.

Яхве так проэволюционировал в людских представлениях, что стал единым Богом иудеев, а затем и христиан с мусульманами. Прежде же он был «богом грозы» — одним из многих божеств тех племен, что населяли Ханаан и дали начало еврейскому народу. К другим ханаанским богам бронзового века, которых изначально почитали наряду с Яхве, относились бог плодородия Ваал, верховный бог Эль и его супруга Ашера. По мнению некоторых исследователей истории религии, позднее Яхве смешался в сознании людей с Элем и Ашерой, чтобы стать в итоге одним и единственным Богом иудеев. Таким образом, анимизм бронзового века был урезан до монотеизма железного века. Потом иудейского Бога позаимствовали христианство и ислам. А еще позже ханаанейский бог грозы прибавил себе изощренности, став главным героем богословских книг, написанных учеными профессорами из Оксфорда и Гарварда.

Я высказал предположение, что люди приносили жертвы богам погоды, дабы прекратить засуху. Но с чего они взяли, будто это поможет? Дело в том, что человеческий мозг любит искать закономерности. В него естественным отбором вмонтирована тенденция обращать внимание на упорядоченные схемы — например, на последовательности событий: что идет за чем. Мы заметили, что гром бывает после молнии, дождь — после того как соберутся тучи, а если нет дождей, то не будет и урожая. Но «что идет за чем» — вопрос не из простых. Он оборачивается в итоге вопросом не «что всегда идет за чем», а «что иногда идет за чем». Беременность следует за половым актом, но далеко не за каждым.

Мы зачастую думаем, будто обнаружили закономерность, в то время как на самом деле ее нет. А реально существующих закономерностей нередко не замечаем. Та разновидность математиков, что известна под названием статистиков, различает два типа ошибок, совершаемых нами при выявлении закономерностей. Это ложноположительные и ложноотрицательные ошибки. Думая, что увидели закономерность, которой, однако же, не существует, вы совершаете ложноположительную ошибку. Типичный пример ложноположительных ошибок — суеверия. А не замечать действительно существующую закономерность — ошибка ложноотрицательная. Между малярией и комариным укусом имеется реальная зависимость. Но одно отнюдь не обязательно следует за другим, и углядеть тут закономерность сумел только сэр Рональд Росс в 1897 году. Между перешедшей вам дорогу черной кошкой и случившейся затем неприятностью нет никакой связи. Однако многие суеверные люди совершают ложноположительную ошибку, думая иначе.

Вовсе нет, она совершенно бессмысленна. Налицо ложноположительная ошибка. Дождь пошел бы в любом случае. Но избавиться от подобного предрассудка нелегко.

Иммунная система нередко справляется с малярией самостоятельно. Но попробуйте объяснить это суеверному человеку, убежденному в том, что помогла убитая коза.

Даже если вы заметите некий неизменно повторяющийся паттерн — когда одно достоверно следует за другим, — это еще не значит, что предшествующее событие служит причиной для более позднего. Церковные часы деревни Рантон-Эйкорн бьют слегка раньше часов в соседней деревушке Рантон-Парва. Но вызван ли бой часов в Рантон-Парве боем часов в Рантон-Эйкорне? Одними наблюдениями, даже многократными, вопроса не разрешить. Единственный надежный способ доказать причинно-следственную связь — это эксперимент. Нужно подвергнуть ситуацию воздействию. Заберитесь на церковную башню в Рантон-Эйкорне и остановите часы. Перестанут ли часы в Рантон-Парве бить после этого? А теперь в порядке опыта переведите часы в Рантон-Эйкорне на десять минут вперед. Будут ли часы в Рантон-Парве по-прежнему бить сразу же после них? Разумеется, вам придется повторить свой эксперимент достаточно много раз, дабы исключить возможность случайности — шального совпадения.

Чтобы правильно ставить опыты, выясняющие, действительно ли за наблюдаемой последовательностью событий кроется закономерность, нужно обладать изощренным — возможно, где-то даже «ботанским» — складом ума. В самом деле, только конченый заучка ввяжется в проведение опыта с церковными часами. А при выяснении вопроса, не лев ли произвел шорох, экспериментальный подход может оказаться фатальным. Неудивительно, что наши предки предпочли прибегнуть к суеверию.