Выйти замуж за дурака - Надежда Первухина

– А водички еще не хочешь?

– Нет. Вот хоть бы кваску – разогнать тоску…

– Квас теперича не про нас, – опять вздохнул Иван Таранов. Да уж давай я все обскажу по порядку.

Под тихий рассказ бывшего пивовара стали понемногу отходить от своего тягостного сна и прочие витязи. Просили пить; Иван Таранов, не прерывая своего скорбного повествования, подавал воду богатырям, те окончательно приходили в себя и с жадностью вслушивались в речи почтенного старца.

– Повелела охальница Аленка от имени своего махатмы, повыжечь весь хмель да ячмень на корню, а ведь он только всходы пустил – самое-то сейчас время… Это уж было после того, как она пасеки все до единой сничтожила, да, точно, после… И вот пришли ея разбойники смуглокожие мою пивоварню громить. А вы ведь, мужички, помните, какая у меня была пивоварня: гости зарубежные глядеть приезжали, все выспрашивали, как я такого качества темного пива добиваюсь. Один нихтферштейнский кайзер – али будвайзер? – не помню, ажно в чан с солодом свалился – дескать, проверить, нет ли в моем солоде какого секрету… А какие у меня секреты – главное, использовать светлую сторону силы. Уважа-а-али… Мендалей и грамоток цельный сундук мне понаклали за такое пиво исключительное. А Аленкины громилы в один миг и меня, и подмастерья моего скрутили, иголками какими-то укололи, заорали: «Кумарис, дед!» и разметали пивоварню на мелкую солому. Сам я, слава богу, энтого зрелища полностью не наблюдал – от укола ихнего в голове у меня помутилось. Слышал только отдаленно треск да грохот, да еще смех какой-то издевательский…

Да… Очнулся уж тут, только не в энтой палате, а в другой, там все белое и стоят разные штуки непонятные, очень на пыточные похожие. Вижу – лежу я на жестком холодном лежаке, ремнем поперек пуза к лежаку пристегнутый, в руку мне иголка воткнута, от иголки вверх прозра-ачная ниточка тянется к пузырю здоровенному. В пузыре чегой-то налито, и понимаю я, что жидкость-то из пузыря того в мое тело переливается! Ах, паскудство, думаю, хотел было уж вскочить, иголку ту долой выдернуть, да услышал вдруг тихий голос:

– Напрасны, дед, твои потуги.

Голову я налево повернул, гляжу – на таком же столе лежит пристегнутым и с иголкой в руке известный резчик досок пряничных, славный Илья Солодов, который завсегда за качество своего дела отвечает. Только едва узнал я его, потому что вид уж у него стал, вот как сейчас у меня.

– Как с тобой учинилось такое? – поинтересовался я. И отчего ты меня дедом прозываешь?

– Учинилось сие от капель, кои нам в энтом месте вливают, беспрестанно, – ответил Солодов. А-дедом ты станешь – таким же как и я, поскольку и тебе капель накапают цельную баклагу.

– А ежели бежать? – возмутился я духом и попытался ослабить ремни, меня стягивающие.

– Никак невозможно тебе свершить побег, – вяло возразил Солодов. Во-первых, тут кругом охрана понатыкана из братьев милосердия. Чуть ты рыпнешься, милосердный брат наденет на тебя особливую рубаху с аршинной длины рукавами, рукавами этими же тебя свяжет и так примется лечебно дубиной охаживать, что ни в сказке сказать ни пером описать. Тут вон, видишь, в уголку лежит дядя? Так это бывший коновал, человек силы немереной. Вот он тут бежал позавчера… Вернули, избили, к лежаку привязали и баклагу с каплями поставили. Так он от побоев в уме, видно, повредился: слышь, все капли считает…

И вправду, тот, об ком говорил Солодов, лежал, тупо скосив глаза на ниточку, по которой медленно капала неведомая отрава и шептал:

– Пятьсот шестьдесят пять, пятьсот шестьдесят шесть, пятьсот шестьдесят семь, пятьсот шестьдесят восемь…

– Сбился, – пояснил Солодов. Он вчера до тыщи досчитал, а дальше счету не знает, вот и начал заново. Жалко его. Загубили человека. И нас загубят…

– Что же это за отраву нам вливают? – ахнул я.

– Точно я тебе сказать не могу, – закашлявшись, сказал Солодов и понизил голос. Братва милосердия и главный лекарь бают, что это успокоительно-очистительный эликсир, а я чую, что сие есть не что иное, как перебродивший сок молодильных яблок. Сам ведь знаешь, поди, ежели сок молодильных яблок перестоит да перебродит, тот, кто его выпьет, стареть начнет вельми скоро. Я вот, видишь, уже и облысел… А вчера нарочно весь день про молодых да красивых голых девок, как они в речке купаются, думал-представлял – и представления не те, и огненного желания в известном месте не почуял.

– Да за что же нам это?! Зачем они из нас стариков делают?! – чуть не возопил я.

– А указание такое от Аленки-узурпаторши вышло. Потому как старики-то с нею воевать не будут. Вот она и решила состарить весь Кутеж, а там, глядишь, и все царство… А еще, я думаю, – совсем перешел на шепот Солодов, – не простые эти капли. Тот, кто долгое время употребляет перебродивший сок яблок молодильных, попадает от него в зависимость.

– Это как?

– Без энтого соку уж и жить не может. А пьет его еще быстрее стареет и, значит, быстрее помирает. Так все мужики и повымрут, и будет Аленка царевать со своим пришлым черномазым да его слугами непотребными…

Рассказав богатырям свою печальную историю, пивовар Иван Таранов поник головой. Уши его при этом как-то сами собой задумчиво шевельнулись.

– Так это что же? – яростным шепотом вопросил витязь Маздай. Нам тоже такую пакость вливать будут?! Чтоб и мы в дедов ушастых да зеленых превратились?! Ох, ты, господин Таранов, на эти слова не обижайся…

– Я не обижаюсь. А только пытки вам энтой не миновать.

– А ежли бежать? – вскинулся Ставр Годинович.

– Многие пытались бежать из лечебно-трудового очистилища, да всех вернули и лютому лечению предали. На прошлой неделе двое бедолаг, из кузнецких подмастерьев, кинулись ночью прямо скрозь стеклянные окна, изрезались все – страсть! Добежали до пожарной команды, там их спрятали, а утром пришли к пожарникам милосердные братья – по кровавым следам беглецов нашли. Отобрали, да еще и пожарников потащили с собой – за сопротивление действующему лечебному режиму, о как!

– Ничего, – нахмурился Микула Селянинович. Не встречал я на своем веку еще такой темницы, из которой бежать невозможно. Ну-ка, мужики, подтягивайтесь в кружок, кой-что обсудить надобно. А ты, пивовар уважаемый, нас послушай, может, совет дельный подашь. Да еще расскажи нам поподробнее: чем этих братьев милосердия одолеть можно будет?

Но стратегию борьбы с непотребной политикой лечебно-трудового очистилища, а также со злокозненными «милосердными братьями» богатыри обсудить не успели. Потому что дверь в их палату широко распахнулась и на пороге возникла высоченная мужская фигура в белом халате. За фигурой рядами выстроились смуглокожие тощенькие типы с серебряно посверкивающими глазками, держащие в руках столь же серебряно мерцающие непонятные штучки с иголками на концах. Все смуглокожие облачены были в строго белые одежды и даже лица их закрывали белые повязки.

– Кумарис, мудхи! – с плохо скрываемым презрением произнес высокий предводитель. С добрым утром, рабы вредных привычек!