Побег на рывок. Книга 1. Клинки Ойкумены - Генри Лайон Олди

– Допустим, – осторожно согласился банкир.

Он предвкушал выводы профессора, как пьяница – вечеринку.

– Не допустим! Лука, дудки! Я этого не допущу! – мускат делал Штильнера шумным и фамильярным. Это от бренди профессор быстро засыпал. – Системная ошибка! Мы с вами – не помпилианцы! Машинально мы отделяем помпилианца от его рабов. Рассматриваем их, как разные объекты. А ведь это не так! Раб не есть самостоятельная величина. Помпилианец и его рабы – единое существо, мультиорганизм-симбионт. И этот мультиорганизм основной своей материальной частью… Ну же! Не притворяйтесь, что вы теряетесь в догадках!

– Бо́льшей своей частью, – продолжил банкир нить профессорских рассуждений, – этот мультиорганизм пребывает в галлюцинативном комплексе. Значит, помпилианцы уходят под шелуху намного чаще, чем в двух упомянутых случаях. Это происходит во время каждого энергетического акта. Считай, вся жизнь рабовладельца проходит под шелухой. Но для личности помпилианца это происходит неосознанно. Блокируется его же восприятием мира…

– Вот именно! Мы не в силах представить себе господина и рабов, как цельность. Мы вертимся карасем на сковородке, лишь бы не признать очевидное. Но и сам помпилианец не в состоянии это сделать! Вы же знаете их отношение к собственным рабам. Разделение – системная ошибка. Убери ее, и система рассыплется. Теперь вы понимаете, о чем я?

– Карась на сковородке, – повторил банкир. – Хороший образ, спасибо. Я запомню. Можно еще пример, Адольф?

– Сотню! Тыщу! Ну вот хотя бы… – сев на любимого конька, профессор заметно оживился. – Мы знаем, что во время клеймения помпилианец увлекает человека, которого наметил себе в рабы, под шелуху. Увлекает насильно, против воли еще свободной личности. Фиксируем: помпилианец способен утащить под шелуху кого угодно, не спрашивая особого разрешения. Став же членом колланта, помпилианец теряет эту возможность. Он больше не способен удерживать прежних рабов и создавать новых. Так?

– Так, – кивнул Лука Шармаль. – Это подтверждается фактами.

– Нет! Не так! Системная ошибка!

– Где вы видите ошибку, Адольф?

– Помпилианец-коллантарий кастрируется природой в смысле утраты клейма. Это факт. Но кастрация имеет место лишь в малом теле, в плотском облике, дарованном от рождения. В большом, волновом теле – в коллективном антисе! – помпилианец служит связующим центром колланта. То есть, в принципе его клеймо работает – в режиме специфическом, но вполне помпилианском. Фиксируем: клеймо перестает работать в малом теле, но работает в большом. Ну же! Поразите меня гематрийской проницательностью!

– К чему вы клоните?

– Никто, – профессор наклонился вперед. Губы его дрожали от возбуждения, – никто и никогда не проверял, как работает клеймо помпилианца, если сам помпилианец находится в большом теле, а объект приложения клейма – в малом. Я говорю не о коллантариях, тут все ясно. Я говорю о случайном, постороннем человеке. Приложите к нему клеймо помпилианца в момент формирования колланта – вдруг мы узнаем много интересного?

Штильнер оказался прав. Банкир Лука Шармаль и впрямь узнал много интересного, но это случилось позже. Интерес довольно быстро превратился в выгоду, как всегда бывает с разумным интересом. К счастью, профессор утром уже не помнил о вчерашних рассуждениях. А может, помнил, но Адольфу Штильнеру, доктору теоретической космобестиологии, не впервой было разбрасываться фейерверком гипотез – и равнодушно смотреть, как огни гаснут, не долетев до земли. Образ фейерверка банкир сконструировал в два приема: про собственно фейерверк – сам, про гаснущие в полете огни – при помощи Джессики, когда внучка на каникулах прилетела к деду на Китту. Так или иначе, десятую часть прибыли, едва дело оформилось организационно и финансово, банкир со всей добросовестностью переводил на счет центра «Грядущее», где трудился Штильнер – в качестве благотворительного нецелевого взноса.

– Мар Шармаль?

Запрос охраны вернул банкира из прошлого в настоящее.

– Слушаю.

– Мар Фриш прибыл. Вы хотите его видеть?

– Да.

Сто четыре секунды Лука Шармаль следил, как микрокар едет к беседке от ворот. В ка́ре, одетый по-дорожному, сидел Гиль Фриш, он же объект Заноза – член одного из трех особых коллантов, принадлежавших банкиру. На сто пятой секунде Фриш шагнул в беседку.

– Здравствуйте, мар Шармаль.

– Здравствуйте, мар Фриш. Мне доложили, вы прибыли в компании?

– Со мной Спурий Децим Пробус и его туземец. Они хотели сопровождать меня на вашу виллу, но им настоятельно предложили остаться в отеле. Они недовольны.

– Я тоже недоволен. Это правда, что ваш коллант взял пассажира в самостоятельном порядке?

– Да, мар Шармаль.

– Кто был инициатором перевозки?

– Я.

– Причина?

– Центр не запрещал нам самодеятельность.

– Центр, мар Фриш, это я. А вы должны знать, что я – не сторонник прямых запретов. Я предпочитаю людей, способных предвидеть последствия заранее. Итак, причина?

– Пассажир спас мне жизнь.

– Ваши поступки диктуются эмоциями? Я удивлен.

– Удивление идет на пользу таким, как мы. Рад, что сумел оказаться вам полезным, мар Шармаль. Чем могу служить еще?

– Присаживайтесь, мар Фриш. Я хочу знать подробности.

В устах Луки Шармаля слово «подробности» означало «все». Художественный образ в обоих случаях; лекарство для гематрийского рассудка. Личный врач рекомендовал банкиру по вечерам, перед сном, читать пьесы, в особенности – комедии Луиса Пераля. Это было невыразимо скучно, но банкир читал.

Он всегда выполнял рекомендации врача.

Контрапункт

Из пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»

Федерико:

Весь мир – театр, включая Ойкумену!

Вы думали – кино? Арт-транс? Увы!

В итоге ясно, как ошиблись вы

И как я прав!

Лопес:

За правду ломят цену!

Вас отлупили, вы едва живой,

Едва не заплатили головой,

Вас лекарь и за год не исцелит…

Федерико:

Воистину театр! Но как болит…

Взгляните: это лес? Нет, мешковина.

Вот особняк? Нет, доски и картон.

А это разве люди? Половина

Из них – актеришки. Неверный тон,

Дурная мимика, кривые жесты!

А гонор?! Каждый минимум божествен,

А максимум…

Лопес:

И я?

Федерико:

Мой добрый друг!

Вы – худший из актеришек вокруг.

Вы искренни – ужасная беда!

Вам зритель не поверит никогда.