Легенда о Круге. Книга 2. Клятва на стали - Дуглас Хьюлик

Дрот, еще капельку.

– Повезло? – повторил Рааз. Он сидел на ступенях по ту сторону каморки, которые вели на улицу. Короткий пролет с моей стороны был украшен кровавым мазком до самого тела Тургая, лежавшего во впадине между нами. – Я бы сказал, что нужно нечто большее, чем простое везение, чтобы сразить в темноте нейяджина.

– Можешь говорить что угодно, – произнес я, ввалившись в дверной проем. – Я знаю только, что у меня был клинок подлиннее и я сумел подставить его в нужное время и нужное место.

– Гм, – отозвался Рааз.

Его взор был чуть излишне пытлив, а тон чрезмерно задумчив. Мне следовало сменить тему.

– Итак, – сказал я, – не расскажешь ли, что такое чертовски важное находится в посылке Джелема?

Удар достиг цели. Рот сел прямо и потрудился глазеть на что угодно, только не на меня.

– Что? – переспросил он.

– Что слышал. – Я поправил свою ношу и изучил окровавленные ступени. Черт, ну и жара. Я сморгнул пот и осторожно шагнул, словно пробуя тонкий лед. – Если нейяджины такая редкость, как ты говоришь, то не могу представить, чтобы она явилась по мою душу. Что в таком случае остается?

– Это дело племени, – ответил Рааз с несколько чрезмерной поспешностью. – Или, как минимум, тала. В любом случае предположить, будто кто-то оплатит услуги нейяджинки для похищения…

– Чего? – подхватил я. – Случившееся здесь не было следствием кровной вражды, и нам это обоим известно. Мстят свои, собственными руками. Мстителю нужно увидеть, потрогать и попробовать кровь, дабы увериться, что все было сделано правильно. – Я провел достаточно много времени на илдрекканских улицах и насмотрелся на месть в кордоне Раффа-Наир, чтобы усвоить общность некоторых ценностей джанийцев и Кентов, когда речь заходила об истребовании своего. – Для дел такого рода наемников не зовут и держатся в клане.

Рааз не ответил.

У меня уже дрожали ноги. Я снова глянул на ступеньки, передумал и склонился, чтобы снять Птицеловку с плеч.

– Уй, – пробормотала она, наполовину соскользнув и наполовину свалившись. – Засранец, – добавила она тише.

Это был добрый знак. Я перевел дух и сел на ступеньку рядом, не заботясь о крови. Затем вновь повернулся к Раазу.

– Послушай, – сказал я, подавшись вперед и упершись локтями в колени. Голова шла кругом. – Мы оба знаем, что случившееся касалось чего-то большего, чем мой проход в Старый Город. Тайная магия? Ассасины? Я человек не самый мелкий, но такого не заслужил, тем более здесь. Из этого следует, что дело в чем-то еще. Кроме тебя, меня и Птицеловки, остается посылка Джелема. Итак, что же там такое?

Он продолжал смотреть в сторону.

– Секреты? – спросил я.

Никакой реакции.

– Карты?

Ничего. Я сглотнул, уже встревоженный.

– Глиммер?

В глазах йазани промелькнула искра, и плечи напряглись.

У меня засосало под ложечкой.

Проклятье!

Существовала только одна магия, которую Джелем переслал бы в Джан; только один контрабандный товар, способный привлечь такое внимание. Если речь шла о глиммере, то столь искушенному в магии государству, как Деспотия, могло понадобиться от империи только одно: ее секретное оружие.

Имперская магия.

О Ангелы! О чем только думал Джелем? Впрочем, тут не о чем гадать. Мне было ясно, о чем он думал: если кто и умел пронести что-либо через границу, то это был я. Я годами вывозил из империи реликвии – да к черту, мы и познакомились с Джелемом на заре моей карьеры контрабандиста, когда я накосячил и нам пришлось скрываться три дня, пока имперские и джанийские пограничники разбирались, кто будет нас убивать. Он знал о моем умении переправить товар.

Но использовать меня – меня! – для контрабанды имперского глиммера в Джан! Магии, которую я же ему и вручил! Магии, до которой император был настолько жаден, что стер с лица земли целый кордон, лишь бы сохранить тайну. Магии, которую до недавних пор изучали только имперские Эталоны, не говоря об умении ею пользоваться, и расклад изменился всего несколько месяцев назад. Люди из года в год пропадали за чрезмерные помыслы об этой чертовой штуке – о том, чтобы ею владеть, и речи не шло!

И вот я расхаживаю с нею в кармане. Опять.

Ну ты и сволочь, Джелем!

Я запустил трясущиеся пальцы в шевелюру.

– Тебе нехорошо? – Рааз уставился на меня со странным, смурным выражением.

– Да, мне нехорошо, – подтвердил я. – Мне только что стало ясно: меня использовали. Вдобавок я зол. И устал. И до сих пор не знаю, как переправить моих людей в Старый Город в недельный срок. Но в основном – зол. – Я глянул на руку. – И устал.

– Нет, я о другом, – возразил йазани, продолжая глазеть. – Я говорю о порезе на предплечье. Откуда он?

– Этот? – Я поддернул левой рукой окровавленный рукав. – От нейяджинки. Я плохо отбил ее клинок в темноте, и…

– Что? – Рааз вскочил на ноги. Забавно, что я прежде не замечал звездного следа, сопровождавшего его движения. – Во имя Странствующего семейства – почему ты мне не сказал?

– Почему? – переспросил я. – Да просто…

Я умолк, взглянул на порез, затем подумал о моем собственном отравленном клинке в запястных ножнах. Конечно. Неудивительно, что Птицеловка казалась такой чертовски тяжелой.

– Ну, блеск! – сказал я невнятно.

И вырубился.

Успех возымели тычки. Безостановочные, медленные, ритмичные, нацеленные в бок. Они в итоге привели меня в чувство.

– Может, хватит? – произнес я.

Мой голос звучал глуше и ниже, чем я о нем помнил.

– Наконец-то! – донесся ответ. Я ощутил на груди что-то мягкое и теплое – заботливую ладонь. – Мать-перемать, долго же ты прочухивался.

Я издал слабый смешок, закашлялся, потом хмыкнул снова. Птицеловка. Это хорошо.

Я открыл глаза навстречу теплым косым лучам солнца. Глянул на источник света и снова в сторону. Это не окно моей клетушки при караван-сарае – вообще не обычное окно. Оно было встроено в замысловатую вязь изящной резьбы, выполненной как будто по сандаловому дереву. Распахнутые внутренние ставни были такими же затейливыми, с симметричным узором из погруженных в дерево кованых железных завитков. Что до краев, то с моего места я различил пазы и сцепной механизм, благодаря которому закрытые ставни завершали узор.

Красота. И почти невозможно вломиться снаружи.

Последнее меня не утешило.

Я приподнял голову и увидел рядом коленопреклоненную Птицеловку с рукой у меня на груди. Меня уложили на какой-то плотно набитый матрац, который, в свою очередь, покоился на полу. В ее взгляде смешались гнев и облегчение.