Ценник красивой жизни - Людмила Феррис

Аванесов думал, что ослышался. Он замер, как барс перед прыжком.

– А какую прическу сейчас носит Саша Савватеев?

– Обычную, молодежную.

– А вы его давно видели?

– Полгода назад. Он, конечно, изменился очень, вряд ли можно в нем узнать маленького мальчика. Стал таким серьезным молодым человеком, но душа, думаю, у него осталась светлая.

– Вы его по душе узнали?

– Молодой человек, не делайте из меня идиотку. Генеральная прокуратура, как мне известно, опять запросила дело об исчезновении Савватеева.

Аванесову показалось, что он сходит с ума.

– А вам откуда это известно, Нина Семеновна?

– Так это я в генеральную прокуратуру писала десятки писем. У меня и ответы есть. – Она достала откуда-то письма на официальных бланках. – Вот, полюбопытствуйте. Очень оперативно, между прочим, отвечают населению.

Аванесов восхищенно присвистнул.

– Ну женщины пошли! Одна запросто дозванивается до самого президента и заставляет чиновников напрягаться, другая в очень почтенном возрасте ведет переписку с генеральной прокуратурой.

Нина Семеновна, словно предвидя его вопросы, скромно заметила:

– Я думаю, вы тоже надеетесь на то, что справедливость восторжествует?

Руслан молча кивнул, а в горле зацарапало, как в детстве, когда ему хотелось заплакать. Он наклонился и поцеловал ей руку.

– Вы большая умница, Нина Семеновна! А вы где его видели, Сашу Савватеева?

– Да в булочной, милый человек, в булочной.

– В какой булочной?

– Да здесь, за углом, на соседней улице. Полгода назад, я же говорила. Он изменился очень, стал на маму похож.

– Он вас тоже узнал?

– Да что вы, кто обращает внимание на старух, – со спокойной улыбкой сказала она. – Все думают, что я давно умерла, – и засмеялась нежным, почти девичьим смехом. – А мне только девяносто пять, и я хочу еще немного пожить, отметить хотя бы столетие.

– У вас есть фотографии Саши Савватеева?

– Фотография его выпускного класса где-то была. Первое время меня ученики навещали, звонили, а потом завели семьи и поразъехались кто куда. Ходили слухи, что Саша уехал за границу после смерти матери. Я пыталась его найти, когда она умерла, но мальчик исчез, словно растворился в пространстве, и вот нате, в «булошной» за углом.

Нина Семеновна достала пухлые альбомы и тонкими пальцами, обтянутыми сухой кожей, начала перебирать фотографии. Ноготочки у нее были тоненькими, но с маникюром.

«Сейчас альбомов почти ни у кого дома нет, – подумал Руслан. – Все хранят фото в компьютере. Снимки не потрогаешь руками, не прижмешь к груди».

Из множества альбомов бывшая учительница открыла красный, в сафьяновом переплете и гордо сказала:

– Это я после окончания МГУ.

С черно-белой фотографии улыбалась молодая девушка с косой. На ней было скромное платье до колен, по нынешним временам старомодное. Девушка выглядела такой счастливой, молодой. Аванесов от души сказал:

– Обалдеть! Какая вы красавица!

– Была, не скрою, – кокетливо улыбнулась старушка. – А вот и Сашин выпускной класс. Двадцать три человека, шесть мальчиков.

Руслан вглядывался в юные незнакомые лица.

Нина Семеновна молчала и ждала, когда он закончит изучать фотографию.

– Я никого знакомого тут не нашел. Впрочем, я ведь не знал Сашу Савватеева. Помогайте, Нина Семеновна, где ваш любимый ученик? – и осторожно уточнил: – Вы точно его узнали полгода назад?

– Молодой человек, я не только рассказывала ему правила орфографии и пунктуации, но и бывала дома у Савватеевых. У него был такой цепкий взгляд, как будто он сверлил человека буравчиками. Это ему от мамы в наследство досталось.

– И вы хотите сказать, что через десятки лет в булочной вы углядели буравчики?

Она кивнула и сухоньким пальцем показала на мальчика во втором ряду.

– Вот он, Саша Савватеев.

Аванесов просто подпрыгивал на стуле, так ему не терпелось разглядеть подростка. Он смотрел на фотографию внимательно, несколько минут и пытался вспомнить, видел ли он где-то этот небольшой носик и пухлые щечки. Он не сразу понял, кому могут принадлежать эти глаза-буравчики, и мысль, которая внезапно возникла, показалась полнейшим абсурдом. Но когда части головоломки соединились в одну, Аванесов даже крякнул от удовольствия:

– Ну, Нина Семеновна! Ну, вы даете!

Со знакомыми женщинами ему последнее время несказанно везло.

Истории, связанные с родными и близкими людьми, в своих статьях Серафима старалась обходить, когда это возможно. Она понимала, что чувствует врач, когда не может оперировать родственников, потому что сложно быть хладнокровным, могут помешать эмоции.

Так произошло и с материалом о задержке учительских зарплат. Конечно, она узнала о проблеме от своих подруг-учительниц, новость сопровождалась комментарием.

– Только ты об этом в газете своей не пиши!

– Но почему? – искренне удивилась Серафима. – Надо обязательно сделать информацию публичной, вытащить ее из ваших «загашников», а то так и будете сидеть без зарплаты.

– Хорошо, уговорила. Только без ссылок на нас.

Об этом Симу и не надо было предупреждать. Половина ее «газетных информаторов» произносили эту же фразу, и она никогда не выдавала источники. Но дирекция школы сама вычислила «утечку» и провела воспитательную работу с Ириной и Асей. Подруги предъявили к Серафиме массу претензий.

– Мы же просили тебя!

– Да я никому не рассказывала, где получила сведения.

– А на работе знают и нас грозятся уволить.

Тогда подружки не разговаривали с ней несколько месяцев, но когда Сима дозвонилась на прямую линию президенту, то сами пришли к ней домой со словами поддержки и извинениями.

– Ты прости нас, дур!

Сегодня с утра Сима сама называла себя дурой. Голова не просто болела, а раскалывалась на мелкие части, и каждая эта часть еще на несколько кусочков, которые тоже дико ныли в районе затылка. Голова кружилась, в висках пульсировало, тошнота подступала к горлу, и все тело было беспомощным и слабым. Сима выпила воды, но тошнить стало еще больше, а во рту образовалась горечь. Новикова пить не умела и на всех журналистских посиделках, наблюдая, как коллеги опрокидывают один бокал за другим, тянула через соломинку сок.

– О боже, – застонала она. Вечер вчера удался, они с Ингой прилично выпили, почти не закусывая. Шинкова оказалась дамой на спиртное крепкой, а Сима, будучи не в состоянии проглотить такой объем, халтурила, периодически выливая виски то в сапог, то под стол. Весь персонал косметического салона наблюдал, как они уходили домой, обнявшись, и долго прощались у такси.