В погоне за призраком, или Испанское наследство - Питер Марвел

Утро. 5.30. Подъем.

6.00. Молитва.

6.15. Урок Священного Писания.

7.45. Завтрак и перемена.

8.15. Урок и работа в классе.

10.30. Месса.

11.00. Урок.

Полдень. Обед и перемена.

День. 1.15. Урок и работа в классе.

4.30. Полдник и перемена.

5.00. Урок и работа в классе.

7.15. Ужин и перемена.

8.45. Молитва.

9.00. Отход ко сну.

Вот оно, расписание, которое вошло в привычку, и хотя он покинул коллеж около десяти лет назад, многие привитые ему навыки так и остались неизменными.

По сравнению с другими учебными заведениями, распорядок здесь не был слишком суров. Молитва и богослужения разумно чередовались с занятиями и отдыхом, ибо иезуиты менее всего стремились привить отвращение к религии маленьким господам, доверенным их попечению. Единственная строгость – наказание розгами, которое среди дворян считалось вполне благородным, в отличие, например, от пощечин. «Лучше отрубить дворянину голову, чем ударить его по лицу», – говаривали во Франции, и простая пощечина могла быть смыта только кровью. Ягодицы же вполне могли стерпеть знакомство с ферулой[35], ибо этот орган у первого сословия был столь же терпелив к наказанию, как и у горожан и крестьян.

Из похвального чувства такта воспитатели никогда не наказывали детей собственноручно, дабы не внушить к себе с их стороны протеста и гнева. Для этого в коллеже существовал специально приставленный к этому делу мирянин, который и доносил до озорников сей ultima ratio partum[36].

Попав в коллеж десятилетним сиротой без средств к существованию благодаря лишь протекции дяди-аббата, Роберт, вопреки своим страхам, обрел здесь настоящий дом и семью. Наставники быстро выделили из толпы знатных отпрысков мечтательного и талантливого подростка, и он ни разу не подвел возлагавшихся на него надежд.

С охотой он изучал мертвые языки, со страстью штудировал химию и, рано обнаружив в себе склонности к науке, он при поддержке своего духовного наставника отца Жозефа поступил в Сорбонну на факультет медицины. Отец Жозеф испросил позволения для Роберта по-прежнему жить в коллеже, и, хотя это было против правил, совет сделал для него исключение и выделил ему небольшую келью, в которой Роберт и жил до самого окончания своего студенчества. Успешно завершив образование, Амбулен ныне являлся одним из преданнейших членов ордена св. Игнатия Лойолы, и, хотя он не принял сана, ему, как короткополому[37], зачастую доверяли самые деликатнейшие поручения.

Главным недостатком Роберта являлась его склонность размышлять не о том, что могло послужить вящей славе ордена, а том, что напрямую касалось его самого. Пути и цели в его душе настолько разошлись друг с другом, что это грозило ему раздвоением личности. Он не страдал папаманией и, невзирая на долгие годы послушничества и духовных упражнений по методе святого Игнатия, все же не научился любить понтифика больше самого себя. Так же не стяжал он похвальной способности слышать голоса, беседовать с Пресвятой Девой и созерцать страсти Христовы. Зато он научился так ловко скрывать свои мысли и озвучивать чужие, что мечтательное выражение его удивительных голубых глаз могло вызвать доверие даже у Торквемады. Но самое страшное, то, что следовало скрывать более всего другого, заключалось в том, что он умудрился сохранить в своем сердце живую и искреннюю веру в Бога. А это было такое непозволительное преступление, что за подобный деликатес его могли запросто упрятать в бедлам.

Дойдя до нужных келий, шевалье Амбулен остановился перед ни чем не примечательной дверью и вздохнул. Прежде чем войти, следовало не только оправить одежду, но и пригладить свои буйные мысли. Иногда ему казалось, что отцы-иезуиты научились читать в людских головах и физиономиях почище бесов и медикусов вместе взятых, а ему вовсе не хотелось, чтобы в его помыслах копались чьи-то не в меру любопытные умы. Затратив полминуты на мимическую гимнастику, он привычным движением опустил очи долу и еще раз испустил глубокий вздох.

Постучашись и произнеся молитву, Роберт дождался ответа и вошел в кабинет. К его удивлению, отец-ректор был не один, а с незнакомым священником в простой черной сутане, на груди которого мерцало серебряное распятие, украшенное кабошонами. Голову его венчала четырехугольная черная шапочка. Все это Роберт успел заметить, не поворачивая слегка склоненной головы и не поднимая глаз.

– Благословите, святой отец, – произнес он, преклоняя голову.

Иезуит осенил его крестным знамением и протянул для поцелуя маленькую в коричневых пятнышках морщинистую руку, от которой сладко пахло ладаном.

– Садитесь, сын мой, – ласково сказал он и указал Роберту на свободное кресло. – Вам, конечно, известно, что в ноябре прошлого года мы лишились генерала нашего Общества, мессира Джованни. Вот уж полгода это место пустует, но мы надеемся, что вскоре его займет достойнеший из нас, наш брат отец Шарль, – почтительным кивком ректор указал Амбулену на второго священника.

От удивления Роберт на мгновение растерялся и, забывшись, посмотрел прямо в глаза отцу Шарлю. Впрочем, в следующую секунду он уже преклонял голову перед невысоким худым человеком, на впалых щеках которого едва заметно проступил румянец. Целуя руку отца Шарля, Роберт невольно отметил, что на ней пока нет генеральского перстня, символизирующего верховную власть в ордене.

– Что ж, Роберт, твое присутствие здесь сегодня свидетельствует о том доверии, которое оказывает тебе Общество Иисуса. Ты знаешь, что, давая детям дворян светское образование, мы ставим перед собой задачу распространения истинной веры в Господа нашего и всеми силами способствуем раскрытию заложенных в них Господом талантов. Вот ты, например, получил от Господа дар врачевания, и мы помогли тебе раскрыть и преумножить его. Теперь, когда ты стал профессом[38], Общество готово доверить тебе миссию огромной важности, от результатов которой будут зависеть политические судьбы стран-метрополий.