Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов

Сталин в начале мая дал согласие на выдвижение резервных армий и корпусов из Забайкалья, Северного Кавказа и Поволжья на запад со сроками завершения передислокации конец июня — начало июля. Нужно было не только скрытно перевезти большое количество людей, лошадей и техники, но и разместить их, отладить снабжение боеприпасами, горючим, обмундированием, питанием, запасными частями, построить хранилища, казармы, укрытия, пути подвоза и т. д. Естественно, что для этого требовалось не один-два месяца.

О выдвижении армий к западным границам, разумеется, узнали гитлеровские руководители. По их требованию Сталин и Берия принимают чудовищное по близорукости решение: допустить в западную часть страны группы вермахта для «розыска могил» немецких солдат, погибших в Первую мировую войну на территории нашей страны. Опытные разведгруппы гитлеровской армии на лошадях и автомобилях под видом розыска могил исходили и изъездили вдоль и поперек многие районы Белоруссии, Прибалтики и Украины, наблюдая за размещением воинских частей и соединений, передвижением боевой техники, полетами военной авиации…

Сталин и его окружение упорно цеплялись за договор с Германией, не верили в нарастающую активизацию подготовки войны. Под давлением с риском для жизни добытой информации нашими разведчиками, донесений послов и военных атташе Сталин направил в 1941 году письмо Гитлеру, с беспокойством сообщая фюреру о фактах прямой подготовки нападения на СССР. С присущим Гитлеру коварством, честью рейхсканцлера последний заверил Сталина в том, что войска в Польше, Румынии предназначены для… проведения операции «Морской лев» — вторжения Германии в Англию. Появившиеся к маю 1941 года у границ СССР более 130 дивизий не что иное, как способ изготовиться перед прыжком на Британские острова. Сталин, не доверяя донесениям лучших в мире разведчиков (Зорге и других), докладам послов и военных атташе, не прислушиваясь к вполне обоснованной тревоге руководителей наркомата обороны, поверил, однако, Гитлеру, строго карая тех, кто на свой страх и риск принимал меры по укреплению обороноспособности страны.

В высшем руководстве страны создалась парадоксальная ситуация: Сталин патологически боялся Гитлера, а окружение Сталина боялось вождя, стараясь ублажить его сообщениями о ложных успехах, о готовности Красной Армии и страны в целом к отражению агрессии. Боялись наркомы, директора оборонных предприятий, руководители республик и областей. Не избежали этого и военные руководители.

Маршал Тимошенко позже рассказывал: «В начале июня 1941 года, когда сообщения по разным каналам о готовящейся агрессии против СССР стали очень тревожными, мне удалось добиться у Сталина согласия принять меня вместе с начальником Генштаба генералом армии Г. Жуковым. Мы вручили ему большую пачку последних донесений наших военных разведчиков, дипломатов, немецких друзей-антифашистов, убедительно свидетельствующих о том, что каждый день следует ожидать разрыва Гитлером пакта о ненападении и вторжения врага на советскую землю. Прохаживаясь мимо нас, Сталин бегло пролистал полученные материалы, а затем небрежно бросил их на стол со словами: «А у меня есть другие документы». И показал пачку бумаг, по содержанию почти идентичных нашим, но испещренных резолюциями начальника военной разведки генерал-лейтенанта Ф. Голикова. Зная мнение Сталина, что в ближайшие месяцы войны не будет, и стремясь угодить ему, Голиков начисто отметал правдивость и достоверность всех этих донесений. Более того, продолжал Сталин, нашелся один… (тут «хозяин» употребил нецензурное слово), который в Японии обзавелся заводиками и публичными домами и соизволил сообщить даже дату германского нападения — 22 июня. Прикажете и ему верить? Так ничем закончился наш визит…» Сталин не верил нашим разведчикам — за четыре предвоенных года он репрессировал пять начальников разведывательного управления РККА…

Более того, руководство Политуправления РККА всячески ограничивало действия тех политработников, которые пытались морально подготовить бойцов и командиров к войне с фашистской Германией. В войсках все чаще встречались случаи беспечности и потери бдительности.

Высшее политическое и военное руководство с трибун открытых и закрытых убеждало народ в том, что наши границы в наиболее уязвимых местах опоясаны полосой укрепленных районов: усилены ранее построенные укрепления и возводятся дополнительные укрепрайоны, радикально улучшающие всю систему обороны границ» (Ворошилов К. Е. «Речь на XVIII съезде партии»). Маршалу Ворошилову вторил армейский комиссар Мехлис: «Если вторая империалистическая война обернется своим острием против первого в мире социалистического государства, то следует перенести военные действия на территорию противника, выполнить свои интернациональные обязанности и умножить число советских республик».

Общий настрой был такой, что война сразу обернется наступлением наших войск, и будет вестись на чужой территории, и закончится победой, достигнутой «малой кровью». Идеологи отрабатывали свой хлеб с маслом и кричали на всех углах о непобедимости Красной Армии, о нерушимости границ Советского Союза. Их можно понять, но как было понять профессиональных военных, не принимавших крайне необходимых решений по повышению боевой выучки войск с учетом военных действий на западе. В декабре 1940 года нарком обороны заявил: «В смысле стратегического творчества опыт войны в Европе, пожалуй, не даст ничего нового». И это говорится после весьма неудачной финской кампании, в которой войска Красной Армии потеряли сотни тысяч убитыми и ранеными, не сумев долгое время прорвать укрепления противника на узком участке фронта, имея превосходство в артиллерии, авиации, пехоте! А концентрация танков и артиллерии на решающем направлении? А массированное применение авиации? А…

На другой же стороне границы подготовка к войне шла полным ходом: о предстоящем возможном нападении на Советский Союз знали все военнослужащие от солдата до фельдмаршала. Вот один из документов от 22.04.1941 года:

«Солдаты 1-й танковой группы!

Фюрер решил разгромить большевистские Советы прежде, чем этот противник, питающий давнишнюю ненависть к национал-социализму, пользуясь тем, что мы заняты войной с Англией, ударит нам в спину.

В этой войне 1-я танковая группа вместе с приданными ей пехотными дивизиями должна пробить брешь в пограничной большевистской стене и затем своими мотосоединениями продвинуться далеко на восток.

В результате этого произойдет распад действующей против нас русской армии.

До наступления этого момента для нас не может быть ни отдыха, ни покоя.

Мы должны неудержимо, невзирая ни на что, и без задержек продвигаться вперед, пока не будет достигнута эта цель. Я твердо убежден в том, что группа фон Клейста выполнит свою задачу так же быстро, как во Франции и Югославии.

Да здравствует фюрер!

Командующий 1-й танковой группой фон Клейст»[13].

Это обращение было написано за два месяца до начала войны и не могло долго оставаться тайной. В начале мая 1941 года перебежчики из гитлеровских войск сообщали об этом и других обращениях командиров армий и дивизий. Обстановка накалялась с каждым днем. Гитлеровские командиры даже вблизи границы действовали с присущей им пунктуальностью при развертывании армий вторжения, не опасаясь того, что их обвинят в «провоцировании войны с Советским Союзом», в том, что грубо попирают недавно заключенное соглашение о ненападении.