По стезе Номана - Анатолий Радов

— Тебя Дваго же зовут? — обратился я к своему соседу по палатке. Нет, мы познакомились еще вначале, но потом как-то не удосужились хорошенько пообщаться, вот имя и подзабылось.

— Дваро. — Парень немного обиделся. Что ж, его проблемы. Главное, чтобы он это чувство не развивал дальше.

— Хочешь заработать?

— Ты о чем? — он застыл на мне озадаченным взглядом.

— Да о шлеме, — я сделал невинное лицо. — Совсем нет времени его чистить. У меня девушка в обозе, мне нужно с нею вопрос решать, как дальше. В смысле мы же уходим. А там вон пол-обоза куда-то пропало…

— А, — понятливо закивал Дваро. — И сколько дашь?

Фух, ну, слава Номану, обошлось без ненужных поз и криков о попранной чести.

— Пять кирамов.

— Шесть.

— Договорились.

Заплатив парню аванс в два кирама, я схватил рубашку и вышел из палатки. Если что, иду отдать вещи на стирку, все по «ряду». Имеешь прачку, можешь в свободное время относить к ней грязное белье. Сейчас хоть и не совсем свободное время, но и не учения ведь.

Но никто меня не остановил. Я свободно миновал ворота и заспешил по гравийке. Снег на ней был давно истоптан, а благодаря тому, что температура за полдня поднялась выше нуля, превращен в грязь. Под ногами снова хлюпало, а не скрипело. Но я не обращал на это внимания, занятый взрастающим внутри беспокойством.

Когда мы шли на плац, мало кто не обратил внимания на изменения в лагере обозников. Повозок стало почти вдвое меньше. Я снова пытался отыскать глазами таверну Адулино, и снова не находил. Но теперь был уверен — это оттого, что ее уже нет на своем месте.

Свернув на дорогу, принялся жадно разглядывать «обоз». В некоторых местах от дороги до первых повозок было не менее сорока шагов. А что, если и Журбина вот так вот уехала вслед за первыми шестью легионами? Ведь не она решает, а скорее всего — мать. Пусть пьющая и гулящая, но повозка формально принадлежит же, наверное, ей.

С этими мыслями я дошел до того места, где еще вчера стояла буквой «П» таверна «Сложенные крылья виара». Глянул сначала на следы колес, на грязный снег, после чего зашагал дальше. Слава Номану, то, что я искал, было на месте.

И тут я только приметил, что рядом, на расстоянии шагов тридцати, нет ни одного крога. Обычно в повозки впрягали их от двух до четырех, в зависимости от размеров гужевого средства. И эти тощие, но выносливые самцы местных коров всегда находились тут же рядом. Пару штук я видел не раз, всего шагах в десяти от костра, на котором Журбина готовила пищу и грела воду, и почему-то думалось, что это их кроги. Расспрашивать же я не расспрашивал. Эгоист. Только и думал об удовлетворении своих желаний. В принципе кроме того короткого рассказа о матери, ничего больше я от Журбины и не слышал. Нет, она, конечно, говорила еще много о чем, но все это не касалось ее лично. Как учения? Устаешь? А тут вот, шагах в сорока, продают вкусные булочки, сходить? Дядя Адулино вчера двух пьяных жантов из таверны выгнал. Они драться между собой хотели. Мне так страшно за него было… Она словно не хотела нагружать меня эпизодами своей жизни. Да и обо мне не спрашивала. Как будто чувствовала, что я ничего бы не рассказал. Да и нечего было. Хотя не совсем так — рабство, шайка, «метка» Тьмы… Говорить можно долго, но я бы не смог.

Да, она простая девушка, и к тому же изредка занимается проституцией, но мне почему-то не хотелось посвящать ее в подробности своего прошлого. Я даже был уверен, что отреагирует она нормально, не осудит ни за что, но все равно молчал.

— Где деньги, маленькая нихта?!

Отчетливый хлесткий шлепок.

Отбросив размышления, я подскочил к повозке и резко отодвинул полог. Увидел то, что и ожидал. Женщина лет тридцати пяти держала Журбину за плечо, тяжело нависая над нею. Та сидела, сжавшись в комок и низко опустив лицо, словно хотела что-то отыскать на дне повозки.

Я остановил занесенную для следующей пощечины руку и выволок женщину наружу.

— Что это еще?! — не совсем соображая, закричала она. — Что за чревл, раздери вашу душу? Ты кто? — наконец сфокусировала она на мне полупьяный взгляд. — А?

И вдруг, улыбнувшись, провела мне ладонью по груди.

— Какой сладкий мальчик.

Я с брезгливостью откинул руку, женщину вдруг повело, и чтобы не дать ей упасть, пришлось ухватиться за ее локоть. Холодный, с влажной и уже довольно дряблой кожей.

— Ух, какой! — Сквозь полупьяный блеск в глазах мелькнула похоть, а я резко отнял руку. — Люблю грубых.

— Перестаньте, — бросил я. — Вы мать Журбины?

— Я-то? Этой маленькой нихты? Да чтоб она сдохла! — Женщина зло плюнула под ноги. — Я-то мать, — вдруг согласилась, кивнув. — А ты кто? Ее нихтырь? А-а, вон оно что, — хихикнула мерзко. — Хочешь настоящую опытную женщину? — Попыталась прижаться ко мне, но я легонько оттолкнул. — Не хочешь? Ты из какого легиона, сосунок? Я сейчас сплю с одним лег-аржантом, он тебя научит, как обращаться…

Она вдруг закашлялась, а я бросил взгляд на повозку. Журбина испуганно смотрела на нас из-за полога, лицо красное от тяжелых ударов, глаза заплаканы.

— Она деньги, сучья дщерь, умыкнула. Мои! Кровно заработанные! — хрипло заорала мать, едва приступ кашля прошел.

— Это неправда! — вскрикнула Журбина. — Ты уже давно все свои деньги пропила! И крога нашего пропила!

Так, не хватало еще в семейные разборки вляпаться. Краем глаза увидел первых любопытных, заинтересованно остановившихся метрах в десяти от происходящего. Два мужика с выпирающими животами.

— Кто пропил?! — взвилась мать, взяв на пару тонов выше. — Я пропила? Да его скрали!

— Пропила! — прокричала Журбина. — И мои деньги пропить хочешь. А я их сама зарабатывала.

— А что ж ты хочешь, чтоб твоя мать сдохла? А, нихта паршивая? Я же если не выпью сейчас, я сдохну. Кто тебя рожал, ублюдину? Никто меня не пожалеет. — Голос женщины стал плаксивым, из глаз полились деланые слезы. Я достал пять кирамов, сунул ей в лицо.

— Возьмите. Только уходите.

Женщина схватила, обрадовалась, погрозила кулаком дочке и, плюнув в грязь, заковыляла прочь. Я подошел к повозке, окатил холодным взглядом мужиков. Те скривились и с явным разочарованием двинулись дальше, по своим делам.

Фух. Ненавижу такие ситуации.

— Спасибо, — выдохнула Журбина и повисла у меня на шее. Дыхание горячее, нервное. — Она хотела, чтобы я ей собранные деньги отдала, — заговорила торопливо. — Но там только мои, те, что я сама зарабатывала. Я, как она, не хочу, не хочу вечно со всеми спать. Я стирать хорошо умею и готовить вкусно. Я в Алькорд пойду. Там прачкой работать буду.

Неожиданно из-за повозки снова появилась мать. Выставила вперед руку, указывая на дочку.

— А ты ей, маленькой нихте, не верь. Она еще с двумя спала, когда ты ходил. Утром у нее рыжий такой был, из второго легиона. А в обед Гольпо. Его папаша зерном тут торгует. Вон там его повозки стояли, — она махнула куда-то за спину. — Ты не думай, я все вижу, и не дурочка. И тебя давно приметила, ходишь тут вечерами.