Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела - Ричард Шеперд

Комната дочки-подростка была опрятной и приятной на вид: она прилежно выполнила свою домашнюю работу и сложила тетради в рюкзак. Ее одежда была аккуратно сложена. Она лежала в кровати в своей яркой пижаме. Единственная пуля прошла насквозь через ее голову.

В соседней комнате на спине лежит старший брат, застреленный в лоб по центру где-то с 15 см. Судя по всему, во сне. Никаких следов борьбы не было.

Их мать – симпатичная женщина с темными волосами – лежала на правой стороне супружеского ложа. Сложенные вместе, словно в молитве, руки лежали под ее правой щекой. Вид умиротворенный. Пуля пробила ее лоб слева, и ручеек запекшейся крови стекал вниз по лицу.

– Никаких сомнений, это сделал отец, – сказал криминалист.

– Насколько тяжело он ранен? – спросил я.

Он пробыл здесь бо́льшую часть ночи и был бледный и растрепанный на вид.

– Ну, судя по всему, умереть он не должен.

Я задумался, действительно ли отец хотел умереть или же изначально намеревался лишь ранить себя. Предыдущие три выстрела вышли у него довольно точными. Себе он тоже выстрелил в голову? Если и так, то сложно было бы выстрелить так, чтобы наверняка избежать смерти. Странно все это.

Я узнал у фотографа, что он уже успел сфотографировать, а затем объяснил, какие еще мне нужны фотографии. Взглянув в последний раз на мать и обоих детей, я дал добро на то, чтобы забрать эти три трагически убитых тела в морг.

Когда их увезли, а все отпечатки уже были сняты, я мог свободно пройтись по месту преступления и внимательно его изучить. В то время про ДНК-экспертизу никто и не слышал, и судебная медицина уж точно не была столь развита, как сегодня. Как результат, наше поведение на месте преступления сегодня сочли бы более чем безответственным. Конечно, мы всегда старались не трогать ничего, кроме тела, однако если и оказывалось, что снятый отпечаток пальца принадлежит судмедэксперту, то единственным последствием для него была покупка криминалисту бутылки виски.

Я провел вскрытия, и все обошлось без сюрпризов: в конце концов, передо мной были три тела абсолютно здоровых людей, застреленных в голову. Вместе с тем это дело преследовало меня больше всех остальных. Этот дом со своими тихими, прибранными комнатами и совершенно не вписывающимися в общую картину трупами определенно врезался мне в память. Его мрак преследовал меня до дома, и я не мог от него избавиться, когда закрыл за собой дверь. Время близилось к вечеру, и дети беспорядочно носились по дому. Увидев их, смеющихся и с розовыми лицами, столь живыми, я почувствовал себя счастливым до невозможности.

Я направился прямиком к столу, за которым сидела, обложившись книгами, Джен, обнял ее и извинился за то, что был настолько поглощен своей работой, за свой холод и отстраненность дома. Понимая, что ничего не может быть хуже холодной отстраненности той семьи, чьи тела я только что осматривал, я шепотом пообещал ей на ухо, что стану изо всех сил стараться быть более любящим, открытым, эмоциональным мужем и отцом.

Позже выяснилось, что застреливший всю свою семью отец стрелял себе не в голову. Его ранения не представляли никакой угрозы для жизни. После выписки из больницы он был прямиком отправлен в психиатрическое отделение. Полицейский, которого я уже встречал ранее по другому делу, сказал, что адвокатам защиты отца не составило труда убедить всех, что он был достаточно неуравновешенным для предъявления обвинений в простом убийстве с ограниченной ответственностью.

Как правило, за простое убийство дают куда меньший срок, чем за убийство с отягчающими обстоятельствами, да и добиться признания ограниченной ответственности в те дни не составляло особого труда. Позже, в 2010 году, в результате проведенной правовой реформы понятие ограниченной ответственности было значительно сужено, так что теперь оно применимо лишь к людям с диагностированными психическими заболеваниями. На протяжении многих лет, предшествовавших этой реформе, адвокаты защиты частенько, как мне кажется, злоупотребляли возможностью заявить об ограниченной ответственности. Впрочем, по данному конкретному делу мне – а судя по всему, и вообще никому – даже в голову не приходило, что отец мог быть психически здоровым. Нужно окончательно сойти с ума, чтобы застрелить свою семью. Не правда ли?

Я решил, что дело на этом и закончится, однако в судебной медицине, несмотря на то что наши пациенты умирают окончательно и бесповоротно, их дела имеют привычку возвращаться к жизни. Несколько месяцев спустя меня вызвали для дачи показаний в суде по делу этого папаши. К своему удивлению, я узнал, что ему предъявили обвинение в убийстве своей семьи с отягчающими обстоятельствами.

Полицейский тихонько мне объяснил, что в психиатрической лечебнице мужчина завел отношения с одной из пациенток. Своей новой любовнице он признался, что лишь притворяется сумасшедшим и что на самом деле его достала семейная жизнь. Он застрелил свою семью, потому что попросту устал от них.

Можно подумать, будто это явно указывает на психическое заболевание, однако когда его любовница передала эту информацию властям, они немедленно организовали полное психиатрическое обследование, по результатам которого отец был признан вменяемым. Как результат, его обвинили в убийстве двух и более человек с отягчающими обстоятельствами. Отца признали виновным, и он получил пожизненный срок. Ужасная сцена уничтожения семьи, живущей в столь чудесном доме в полной, казалось бы, гармонии, стала результатом не проявления безумия, а хладнокровного, обдуманного и запланированного убийства.

Судебные разбирательства по его делу напомнили мне о своем собственном решении стать более любящим и заботливым мужем. Никто бы не смог обвинить меня, не говоря уже о моих детях, что я незаботливый отец. Я собирал их по утрам, а по возвращении с работы сразу же принимался читать им сказки, готовить, помогать с домашней работой, играть с ними, укладывать их спать. Что же касается моей супружеской роли, то тут мне уж точно было над чем поработать.

Джен хотела, чтобы я был открытым, любящим мужем, который демонстрирует свою любовь. Мне же казалось, что я демонстрирую ее, принимая на себя львиную долю домашних хлопот, включая присмотр за детьми, на протяжении ее длительной учебы. Когда же я задумался об отце, которого только что засадили за решетку, то понял, что он, возможно, делал вид, будто заботится о своей семье, как это положено, – при этом втайне планируя их убийство. До меня дошло, что можно принимать полноценное участие в семейной жизни, при этом думая о чем-то совершенно другом. Неужели подобным образом вел себя и я? Думал ли я слишком много о своей работе, играя роль хорошего отца? Может, именно это и было причиной недовольства и жалоб Джен? Может, я на самом деле не был любящим и внимательным?