Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы. Город - Шейла Фицпатрик

Следует, однако, отметить, что притягательность форменной одежды не была связана исключительно с ее функцией обозначения того или иного статуса. Возвращение во второй половине десятилетия школьной формы — мера весьма популярная — не имело к социальному статусу никакого отношения, поскольку все дети учились в одинаковых государственных школах и единственное различие, которое демонстрировала форма, было различие между мальчиками и девочками. Однако, как сообщали «Известия», вопрос о школьной форме дебатировался «почти в каждой семье». Государственная комиссия предложила для старшеклассниц платья «цвета электрик», но у многих были другие идеи на этот счет. С энтузиазмом обсуждались сравнительные достоинства фуражек и беретов, длинных брюк и «спортивных брюк-гольф». Некоторым идея о введении школьной формы нравилась тем, что она уменьшала социальное неравенство в школе. Форма ассоциировалась с порядком и благопристойностью, с воспитанием чувства ответственности и гордости за свой коллектив[83].

Так или иначе, новый курс середины 1930-х гг. знаменовал начало процесса восстановления званий и форменной одежды, преобразившего внешний облик советских вооруженных сил и гражданских служащих. Первой стала Красная Армия, где звания майора, полковника и маршала были введены вновь в 1935 г. Пятерым военачальникам, в том числе наркому обороны К. Е. Ворошилову и М. Н. Тухачевскому, немедленно присвоили звание маршала[84]. В то же время появилась и новая форма, с эполетами и знаками различия, наводившими на воспоминания о царской армии. Коммунист, присутствовавший при первой публичной демонстрации новой формы во время ноябрьского парада на Красной площади, записал в своем дневнике: «Принимал парад Ворошилов на великолепном коне в новой маршальской форме. На мавзолее вместе с членами Политбюро стояли первые пять маршалов... Войска тоже в новой форме. У всех введены погоны, их не было 18 лет. У низшего комсостава: ефрейторов, сержантов, старшин опять введены лычки-нашивки, у офицеров — золотые погоны»[85].

Хотя Советский Союз не зашел так далеко, как старый режим, при котором каждый гражданский служащий имел свой чин и форму, указывающую на принадлежность к тому или иному ведомству, он все же сделал немало шагов в этом направлении. НКВД обзавелся своей чиновной иерархией со званиями военного типа, от сержанта и младшего лейтенанта до Генерального комиссара государственной безопасности; его работники носили знаки различия и форму с синими брюками «такого же цвета, как у жандармов в царской России», по словам Роберта Такера. Во время войны впервые звания военного типа были введены в прокуратуре. В тот же период оделись в форму советские дипломаты[86].

Наука — одна из немногих областей, в которых ни революция, ни даже Культурная Революция конца 1920-х гг. не разру­шили традиционную иерархию. На вершине пирамиды стояли члены Академии наук, всегда носившие звание «академиков», за ними следовали члены-корреспонденты. Статус академика присваивался не по назначению властей, а в результате выборов, проводимых среди действительных членов Академии, эта традиция пережила все наскоки коммунистических воителей. Культурная Революция, с особенной тяжестью обрушившаяся на университеты, временно покончила с традиционной иерархией академических степеней и званий, но законами 1932 и 1937 гг. они были восстановлены[87].

Сфера культуры в 1930-е гг. обзавелась целой кучей новых званий и почестей. Данное явление имело довольно мало отноше­ния к традициям царских времен, оно, скорее, отражало претензии советской власти на обладание высокой культурой и начавшееся незадолго перед тем сближение ее со старой интеллигенцией. В середине 1920-х гг. было введено звание «заслуженного артиста (деятеля искусств, деятеля науки)». Несколько лет спустя добавился более высокий титул «народного артиста РСФСР (или УССР, или УзССР)», но оба титула тогда еще даровались весьма скупо. Только в середине 1930-х гг., после учреждения еще более высокого звания «народного артиста Советского Союза», менее высокие стали раздавать щедрой рукой[88].

В последние годы десятилетия режим становился все щедрее (чтобы не сказать — расточительнее) в присуждении титулов и почетных наград заслуженным представителям артистического, педагогического и научного сообществ. После фестиваля узбекской культуры, прошедшего в Москве в 1937 г., тринадцать узбекских музыкантов и артистов получили орден Трудового Красного Знамени, и двадцать пять — орден «Знак Почета». В начале 1939 г. Советское правительство только одним указом наградило орденами 172 писателей. Месяц спустя московская киностудия «Мосфильм» получила орден Ленина (который присваивался как отдельным лицам, так и организациям), звания и награды разной степени достались 139 работникам «Мосфильма», участвовавшим в создании кинофильмов «Александр Невский», «Волга-Волга», «Чапаев» и других нашумевших мосфильмовских картин[89].

Новой ступенькой лестницы почетных наград в сфере культуры стала Сталинская премия, учрежденная в 1939 г. Она присваивалась за выдающиеся достижения в области искусства, литературы и науки. Согласно первоначальной формуле, должно было присуждаться 92 премии ежегодно, в придачу к золотой медали выдавалась денежная сумма от 25 до 100 тыс. руб. Звание «лауреат Сталинской премии», учрежденное правительственным указом от 26 марта 1941 г., произносилось с куда большим благоговением, нежели «заслуженный деятель науки» или «народный артист». Это был советский эквивалент звания Нобелевского лауреата[90].

Интеллигенция отнюдь не обладала монополией на ордена и звания. Орден Ленина, орден Красного Знамени, такие звания, как «Герой Труда», даровались весьма широкому кругу лиц, в том числе заслуженным «простым людям» вроде стахановцев или рабочих и крестьянских делегатов съездов Верховного Совета. Эти награды имели большой общественный вес: на всех публичных мероприятиях об их обладателях обязательно говорили с присовокуплением титула, как об академиках и профессорах («партию Татьяны исполняет заслуженная артистка РСФСР Алексеева»). Имели они, кроме того, и немалую практическую ценность. Герои Труда — имевшие по меньшей мере 35-летний стаж работы в промышленности, науке, правительственных органах или государственных учреждениях — получали пенсию в размере трех четвертей полного оклада. За ордена полагалась небольшая ежемесячная надбавка — 25 руб. за орден Ленина, 10 руб. за «Знак Почета» — плюс освобождение от некоторых налогов и снижение квартирной платы на 10-50%. Орденоносцы и лица, имеющие звания «народного артиста», «заслуженного артиста» и т.п., тоже имели право на особую пенсию. В обществе, где право первого доступа решало все, обладатели званий и орденов пользовались приоритетом при получении железнодорожных билетов, комнат в домах отдыха и массы других вещей[91].

ПАТРОНЫ И КЛИЕНТЫ

При всей внешней бюрократизации жизни в СССР, многие дела там улаживались на личной основе. Это в равной мере отно­сится к государственным учреждениям, про которые шутили, что единственный способ увидеть важного чиновника — сказать, будто у вас к нему личное дело[93]; к сфере снабжения, где получить нужный товар легче всего было с помощью личных связей, по блату; даже к привилегиям, ибо таких жизненных благ, как дача или квартира в министерском доме, всегда крайне не хватало, и одной только принадлежности к группе избранных было недостаточно, чтобы завоевать желанный приз. Чтобы получить привилегии, нужен был контакт с кем-то выше рангом; короче, нужен был патрон. Отношения покровительства пронизывали все советское общество. Не всем выпадало счастье иметь покровителей, но все так или иначе сталкивались с этим явлением, хотя бы как проигравшие в соревновании с человеком, имеющим «протекцию». О покровительстве, как и о блате, нередко говорили эвфемизмами, делая упор на дружеские отношения между клиентом и патроном. Для описания их взаимодействия друг с другом часто употреблялись глаголы «помогать», «поддерживать», «выручать». В письменных обращениях к патрону у него просили «совета» и «помощи»[94].