Беседа - Михаил Аркадьевич Светлов

а лицо — молодым. Вот почему Багрицкий не испытывал никакого кризиса при переходе от тем литературно-патетических к темам революционной действительности:

Нас водила молодость

В сабельный поход,

Нас бросала молодость

На кронштадтский лед.

Боевые лошади

Уносили нас,

На широкой площади

Убивали нас.

Но в крови горячечной

Подымались мы,

Но глаза незрячие

Открывали мы…

Этот отрывок из стихотворения «Смерть пионерки».

Каким огромным и горячим сердцем надо обладать, чтобы написать такое стихотворение!

Тихо поднимается,

Призрачно легка,

Над больничной койкой

Детская рука…

Еще поражает в Э. Багрицком диапазон его творчества. От «Уленшпигеля» до стихов на агитпоезде «Интернационал», от «Трактира» до «Думы про Опанаса» — широкий путь прошла поэзия Багрицкого по полям гражданской войны; громким голосом говорил поэт в первые годы созидания нашей социалистической державы. Болезнь мешала ему быть более активным бойцом и строителем, и весь свой гражданский темперамент вкладывал Багрицкий в поэтическое творчество.

Когда мы вспоминаем об ушедших друзьях, мы подчас думаем об их странностях. Багрицкий, например, слыл страстным охотником. Но я убежден в том, что за всю свою жизнь он не убил ни одного зверя, ни одной птицы. Зато с каким наслаждением он надевал высокие сапоги и пропадал в болотах — ему нужна была не самая охота, а воздух, атмосфера ее. Отсюда голуби, рыбы и звери по-домашнему чувствуют себя в его произведениях.

Много можно написать о Багрицком. Пятнадцать лет прошло со дня его смерти, но стоит мне только развернуть книгу его стихов, как предо мной сразу предстает окруженный молодежью большой, своеобразной красоты седой человек (которому еще далеко до сорока): «Почитайте-ка, ребята, что вы там такое написали!»

Молодежь читает, Багрицкий слушает улыбаясь. Ни разу никто не слышал от него резкого слова, и вместе с тем он ни разу не похвалил то, что ему не нравилось. Поэт, воспитатель поэтов, Багрицкий продолжает жить в нашей памяти о нем, в нашей любви к нему.

1949

В ПОИСКАХ ПРАВДЫ[9]

Это разговор не столько о пьесе, сколько по поводу нее.

Человек, не разбирающийся в музыке, судит о ней, учитывая только одно: что он думает во время исполнения этой музыки? Не будучи отягощен знанием законов драматургии, я все же хочу поделиться с читателем думами, которые посетили меня во время чтения пьесы «Годы странствий». И пусть мне простит автор, если я коснусь недостатков, иногда совершенно не касающихся разбираемой мной пьесы.

Два врага захотят притаиться за торжественностью нашего предстоящего съезда. Их надо вовремя разоблачить и обезвредить.

Эти враги — демагогия и сентиментальность. Демагогия легко сходит за идею, сентиментальность — за чувство.

«Бедная Лиза» Карамзина бросилась в пруд, Анна Каренина бросилась под поезд. Обе женщины покончили самоубийством. Но какая между ними разница!

Мне, несмотря на ее необыкновенные достоинства, антипатична Смуглянка из «Кавалера Золотой Звезды» С. Бабаевского…

Мы справедливо требуем показа на сцене нашего современника — живого советского человека. Но обыкновенного живого человека нельзя выволакивать на сцену. Он просто застесняется и тут же убежит за кулисы. На сцене нужен артист, то есть живой человек, помноженный на искусство и мастерство.

Кто главный герой драмы «Годы странствий»? Неужели Ведерников?

Ни в коем случае! Герой пьесы, на мой взгляд, жена Ведерникова — Люся, прекрасно выписанный автором женский образ.

И этот матриархат меня никак не устраивает.

Что нам импонирует в герое? Когда он несет идею в себе. И нас очень огорчает, когда он несет идею на себе, когда она только от него отражается. Идея, просвечивающая сквозь героя, а не как заплечный мешок носимая им! Видеть в герое не только то, что все видят, а обнаружить в нем не ультракороткие волны, которые может увидеть только художник. Мы настолько богаты, что можем позволить себе отказаться от капли волшебства.

Нам иногда препятствуют в этом. Но неужели мы должны испить из чистого источника искусства только после того, как в нем выкупался редактор?

Поговорим о нас самих. Как часто мы видим, что критик несет идею не в себе, а на себе, но не он, а мы, бедняги, сгибаемся под этой нелегкой кладью.

Почему мне не нравится главный герой — Ведерников? Жена его написана прелестно, товарищи хороши, а вот он сам не вышел. Дело в том, что он пребывает в пределах того, к сожалению, еще часто встречающегося у нас стиля, который я склонен назвать государственной сентиментальностью. Я подразумеваю под этим чувствительность, а не чувство. Внутренний его мир беден, и автор, чтобы сделать своего героя интересным, прибегает к помощи происшествий — то он влюбляется в другую женщину, то она исчезает, то у него мать умирает и т. д.

А с Люсей, его женой, происходит всего одно происшествие — она теряет своего любимого мужа. Но как она обвораживает читателя и зрителя! (Вообще женские образы у Алексея Арбузова — лучшие в нашей драматургии.)

Я вспоминаю «Вишневый сад» Чехова. Всего одно происшествие — продажа сада, а какая огромная человечность держится на одном этом происшествии!

Поговорим об образе Галины. Он предстает предо мной несколько тускло. Галина мечется по всей пьесе, и мне ее нисколько не жалко. И влюбленный в нее Архипов Никита Алексеевич для меня, как всадник без головы. Он уже побывал во многих пьесах и приехал к драматургу Алексею Арбузову проводить свой творческий отпуск. Если у ста людей взять по копейке, наберется целый рубль.

Чем же я недоволен в Галине? Тем, что она сделана, а не создана. Я вижу эту мятущуюся душу, но не понимаю причин этого смятения. Нескольких слов о ее прошлом мне мало для того, чтобы стать ее другом. И поэтому образ литературен, а не жизнен. Опять-таки чувствование, а не чувство. И пусть эта чувствительность относится к очень важным для нас темам, она от этого не перестает быть чувствительностью.

Проверим наш репертуар. И мы увидим, что во многих пьесах есть какое-то наперед заданное чувствование.

Да и в стихах его сколько угодно. Парень и девушка работают на стройке. Они любят друг друга. Но написано это такими отработанными приемами, что, если выбить из-под влюбленных стропила, они упадут в девятнадцатый век.

Многим кажется, что партия этого требует. А партия требует совсем другого — сегодняшними глазами показать сегодняшнего человека. Мы в меру