Княгиня - Петер Пранге

— Вот, вот, вот, — забормотал какой-то калека-умалишенный.

Аптекарь, упав на колени, сложил руки в молитвенном жесте.

— Habemus Papam! Deo gratiam! Хвала Господу!

В одно мгновение на маленькой площади стало тихо, словно в церкви. Все, раскрыв рты, уставились на поднимавшийся вверх столб дыма, будто не веря тому, что видят.

Первым опомнился точильщик.

— Вперед, к палаццо Памфили! — призвал он.

Схватив нож побольше, он перебросил на спину свое нехитрое устройство и устремился вперед.

Призыв точильщика был воспринят как боевой клич. Домохозяйки бросали свои корзинки, крестьяне — овощи, которыми торговали, и все толпой устремились вслед за точильщиком.

— К палаццо Памфили! К палаццо Памфили!

Казалось, весь Рим зашелся этим тысячеголосым криком. Кто-то на бегу толкнул Клариссу, отшвырнув ее к каменной стене. Мужчины, женщины, дети устремлялись из своих домов, впятером, вчетвером, десятками, целыми семьями. Клариссу обуял страх, что ее собьют с ног, растопчут… Людскую массу, обезумевшую, неуправляемую толпу, эти перекошенные злобой лица несло к пьяцца Навона. Кларисса попыталась найти убежище в каком-то тупике; протекавшая мимо толпа разбухала, росла, как узенький ручеек во время наводнения превращается в полноводную реку, сметающую все на своем пути.

Княгиня не могла сказать, сколько миновало времени, когда она покинула свое временное пристанище в переулке. На мостовой растянулся нищий, раздавленный сотней, тысячей ног; он, точно слепой, беспомощно сучил руками в поисках костылей, торчавших подле лавки зеленщика. Ватаги простонародья тянулись в прежнем направлении.

— К палаццо Памфили! К палаццо Памфили!

Что понадобилось им там? Кларисса хотела свернуть в следующий переулок, но он был забит людьми, а войти в третий не позволял стоявший поперек экипаж, притиснувшийся к углу одного из домов. Лошади, выкатив от испуга глаза, беспокойно ржали.

До пьяцца Навона княгиня добралась лишь под вечер. Площадь перед палаццо заполняла толпа в несколько сотен человек, разбившаяся на группы поменьше. Люди, отчаянно жестикулируя, что-то доказывали друг другу, гневно тыча пальцами на вход во дворец, откуда выходили совершенно незнакомые Клариссе люди. У некоторых за спиной болтались пустые мешки. Баррикада, сооруженная по распоряжению Олимпии, была снесена, разбитые в щепы доски валялись тут же подле кучи всякого хлама и старья, в которых остервенело рылись мужчины и женщины.

— Что здесь происходит? — спросила шокированная Кларисса какого-то падре в засаленной сутане и с бронзовым подсвечником в руках. — Толпа грабит палаццо?

— Именно, — ответствовал слуга Божий. — Вы же сами видите!

— Но почему никто это не прекратит? — возмутилась Кларисса.

— Каждый волен взять себе из дворца кардинала, избранного папой, что ему заблагорассудится. Однако, — добавил он с нескрываемым разочарованием, — донна Олимпия всех опередила.

Кларисса все еще не понимала, в чем дело.

— То есть это означает, — и ее смятение быстро сменялось ликованием, — это означает, что папой выбран кардинал Памфили?

Падре закивал:

— Так было угодно Господу. — Тут же его физиономия омрачилась, и он злорадно добавил: — Но горе нам, если донна Олимпия запустит и церковь так, как свой палаццо.

Если пророк не желает идти к горе, гора вынуждена идти к пророку…

Крайне редко Лоренцо Бернини пытался обрести утешение за чтением Библии, но мало-помалу пришел к выводу, что только в ней обретет его. Вот уже третий час мариновал его ожиданием в вестибюле Джованнибаттиста Памфили, именовавшийся после избрания на папский престол Иннокентием X. Не говоря уже о том, что добиться аудиенции у вновь избранного его святейшества Бернини смог лишь ценой двухнедельных усилий и через согласившегося на роль посредника монсеньора Спаду. Какая неслыханная наглость!

Похоже, у нового папы на уме лишь одно — спровоцировать первого художника Рима на неблагопристойное поведение. И хотя весь мир утверждал, что в государственной казне хоть шаром покати, что она якобы пуста, как закрома Египта после семи неурожайных лет, Иннокентий угрохал астрономическую сумму на организацию торжеств по поводу своего вступления на престол. Картины празднества до сих пор с поразительной отчетливостью стояли перед глазами Лоренцо. Организатором торжеств на пьяцца Навона был этот кустарь Райнальди. По его распоряжению на площади срочно навалили огромную кучу земли, которая должна была символизировать гору Арарат, на вершину кучи взгромоздили ужасающих размером Ковчег, в котором, растопырив руки, стоял Ной, готовясь встретить голубку с оливковой ветвью в клюве. Притороченную к невидимой нити птицу выпустили из окна палаццо Памфили, и она впорхнула в объятия Ноя… Господи, какая безвкусица! Под стать ярмарочному балагану! Лоренцо даже замутило, и, тряхнув головой, он отогнал от себя воспоминания.

Боже праведный, сколько ему еще торчать здесь в ожидании, пока его соблаговолят принять? В квадратном помещении с оштукатуренным потолком повисла тягостная, ничем не нарушаемая, мертвая тишина. С улицы через окна не доносилось ни звука. Папский гвардеец, застыв у двери в зал аудиенций с алебардой в руках, с великим трудом пытался изобразить каменную сосредоточенность стражника, невзирая на муху, периодически садившуюся ему на нос. Бернини с тоской поглядывал на высокие двустворчатые двери. Как же ему везло в те, ныне уже безвозвратно минувшие времена, когда он снабжал свои произведения пчелами с фамильного герба Барберини!

Может, голуби герба Памфили придут ему на подмогу? Все зависит от того, что за человек новый папа. Лоренцо мог похвастаться лишь одной встречей с ним, впрочем, ее и встречей-то не назовешь, тем не менее она оставила после себя дурной осадок на душе скульптора, хотя с той поры успело миновать немало лет…

— Монсеньор Спада поставил нас в известность, что Людовик, это дитя на французском престоле, через своего первого министра призывает тебя в Париж. Ты готов принять приглашение?

Очутившись лицом к лицу с новым папой, Лоренцо был поражен уродством Иннокентия X. Покатый лоб, крохотные глазки, нос картошкой, жидкая бороденка и огромные ступни, торчавшие из-под сутаны, — ни дать ни взять сатир, которым впору детей пугать.

Тщательно подбирая слова, Лоренцо ответил его святейшеству:

— Я сознаю, ваше святейшество, что это приглашение, хоть и направляемое уже повторно, есть незаслуженная награда. Именно по этой причине я в первый раз отказался принять его, однако, если я откажусь и во второй раз, не оскорблю ли я тем самым короля?

— О том, заслуженное это приглашение или нет, позволь судить другим, — брюзгливо отозвался Иннокентий. — Нас интересуют лишь соображения, ему предшествующие. Французские кардиналы на заседании конклава предприняли все, чтобы помешать нашему избранию. А теперь Мазарини имеет наглость, едва мы успели вступить на престол, сманивать к себе в Париж нашего первого художника! Это ничем не прикрытый вызов!