Сэр Найджел Лоринг - Артур Конан Дойл

— Гончую и сокола ты натаскиваешь в лесу и в поле, — ответил он, — а военным мастерством овладевают в лагере и в бою. Только там великий полководец может постичь все тонкости ведения боя. Для начала он должен быть хладнокровен и быстро соображать; пока он не поставил перед собой определенную цель, он может быть мягок как воск, зато когда задача определена, ему надлежит быть твердым как сталь. Он всегда наготове, но в то же время осторожен: однако при этом он должен уметь, когда нужно, быстро все взвесить, отбросить всякую осторожность, перейти к стремительным действиям и, жертвуя малым, достичь большого успеха. Ему нужно также хорошо оценивать местность: с одного взгляда понимать, как текут реки и расположены холмы, видеть лесистые укрытия и опасные зеленые топи и трясины.

Бедный Найджел, который надеялся, что на дорогу славы его выведут копье и Поммерс, был ошеломлен этим перечнем.

— Увы! — воскликнул он. — Как же мне набраться всего этого? Ведь я едва умею читать и писать, хотя добрый отец Мэтью каждый день ломал по орешине о мои плечи.

— Ты все узнаешь там же, где и другие до тебя. У тебя есть самое главное — пылкое сердце, которое может зажечь другие, более холодные. Но ты должен знать и все то, чему научили нас старые войны. Мы, например, уже знаем, что одна конница не может победить хорошую пехоту. Мы поняли это в сраженьях при Куртре[41], при Стерлинге[42]и, на моих глазах, при Креси[43], когда французская конница потерпела поражение от наших лучников.

Найджел в недоумении уставился на него.

— Добрый сэр, от ваших слов мне стало тяжело на сердце. Так вы говорите, что наша конница уступает лучникам, алебардщикам и другим пешим солдатам?

— Нет, Найджел, мы также прекрасно знаем, что без поддержки даже самые лучшие пехотинцы не устоят против латников.

— Кто же тогда победит? — спросил Найджел.

— Тот, кто расставит лучников между копейщиками, так, чтобы они прикрывали друг друга. Порознь они слабы, вместе — сильны. Лучник ослабляет ряды врага, а копейщик прорывает их, когда они ослабели, — так было при Фолкерке и Даплине[44], — вот в чем секрет нашей силы. А теперь о битве при Фолкерке. Послушай, что я тебе расскажу.

И он начал чертить хлыстом по пыли план сраженья с шотландцами, а Найджел, наморщив лоб, изо всех сил напрягал свой неискушенный ум, чтобы извлечь пользу из урока. Однако вдруг разговор их прервало появление незнакомца, который влетел на вал, словно гонимый ветром. Это был коренастый, малорослый человек с красным лицом. Он тяжело дышал, а седые волосы его и черный плащ развевались в воздухе. Одет он был как добропорядочный горожанин: в черную, отороченную соболем куртку и черную же бархатную шляпу с белым пером. При виде Чандоса он радостно вскрикнул и ускорил шаг, так что когда наконец приблизился, то не смог вымолвить ни слова и только стоял, тяжело дыша и размахивая руками.

— Успокойтесь, мой добрый Уинтерсол, успокойтесь, пожалуйста, — приветливо сказал Чандос.

— Бумаги! — только и произнес коротышка, еле переводя дыханье. — Ох, милорд Чандос, бумаги!

— А что такое с бумагами, достопочтенный?

— Клянусь нашим добрым покровителем, святым Леонардом, я не виноват! Я запер их у себя в денежном ящике. А теперь замок сломан и бумаги пропали.

Грозная тень пробежала по тонкому лицу Чандоса.

— Как же так, господин мэр? Возьмите себя в руки и перестаньте лепетать, как трехлетний ребенок. Вы говорите, кто-то взял бумаги?

— Истинно так, добрый сэр! Я трижды был мэром, пятнадцать лет член парламента и муниципальный советник, и никогда по моей вине не случалось ничего плохого. Только в прошлом месяце во вторник из Уиндзора пришел приказ подготовить к пятнице обед — тысячу палтусов, четыре тысячи штук камбалы, две тысячи скумбрии, пять сотен крабов, тысячу омаров, пять тысяч мерланов…

— Я не сомневаюсь, господин мэр, что вы превосходный рыботорговец; но теперь дело идет о бумагах, которые я отдал вам на хранение. Где они?

— Их украли, добрый сэр, их нет!

— И кто же осмелился их взять?

— Увы, не знаю. Я вышел из комнаты всего на минуту, вы не успели бы даже прочитать «Богородица, Дево», а когда вернулся, ящик лежал на столе, открытый и пустой.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— У меня есть один слуга, я нанял его всего несколько дней назад. Сейчас его нигде не могут найти. Я послал за ним всадников на Юдиморскую дорогу и дорогу в Рай. Клянусь святым Леонардом, его трудно не заметить: всякий узнает его издалека по волосам.

— Он рыжий? — нетерпеливо спросил Чандос. — Рыжий, как лисица? Маленького роста, весь в веснушках, и движенья у него такие быстрые?

— Он самый.

Чандос в досаде сжал кулаки и стал быстро спускаться со стены.

— Снова этот Пьер Рыжий Хорек! — воскликнул он. — Я знал его еще во Франции. Он нанес нам ущерба побольше, чем целый отряд копейщиков. Он говорит по-английски и по-французски и до того дерзок и хитер, что от него ничего не утаишь. Это самый опасный человек во всей Франции, потому что, хотя он благородной крови, имеет герб, он занимается шпионством — его влечет к тому, что опаснее и приносит больше славы.

— Достойный лорд, — воскликнул мэр, поспешая за широко шагавшим воином, — я знаю, что вы предупредили меня, чтобы я берег эти бумаги, но ведь они не очень важные? В них ведь говорилось только, что отправить за вами в Кале?

— А разве этого мало? — раздраженно возразил Чандос. — Неужели вы не понимаете, глупый господин Уинтерсол: французы подозревают, что мы что-то готовим, и, как делали уже не раз, послали Рыжего Хорька вызнать, куда мы направляемся? Теперь он знает, что припасы готовы к отправке в Кале, и французские войска вблизи Кале будут предупреждены, а замысел короля провалится.

— Но ведь тогда ему придется пересечь пролив. Мы еще можем его перехватить. Форы у него не больше часа.

— Вполне возможно, лодка ждет его где-нибудь в Рае или Хайте; но скорее всего у него все подготовлено, чтобы отплыть прямо отсюда. А-а, смотрите-ка вон туда! Ручаюсь, Рыжий Хорек уже на борту!

Чандос остановился перед своей гостиницей и теперь указывал рукой вниз, на внешнюю гавань, лежавшую в двух милях от города, за зеленой низменностью. Гавань соединялась длинным извилистым каналом с внутренним рейдом у подошвы холма, на котором стоял город. Между двумя выступами коротких изогнутых пирсов плыла, устремляясь в море, маленькая шхуна. Навстречу ей с юга дул сильный ветер, и она то зарывалась носом в воду, то взлетала на волне.