Мойры сплели свои нити - Татьяна Юрьевна Степанова

У вас под сорок, наверное… Не надо только отчаиваться… Гек…

Он наклонился и поцеловал ее голое колено. Затем резко подвинулся на постели, освобождая Кате место. Она забралась в кровать, села, опершись о подушки, в изголовье. Гектор снова рывком подвинулся к ней и лег головой на ее колени. Она обняла его. Запрокинув голову, он смотрел ей в глаза.

– А на «ты» все никак? Даже сейчас? – тихо спросил он.

– С детства мечтала быть на «ты» с Гектором Троянским.

– Какая же ты красивая… Не могу наглядеться… Любуюсь тобой каждую нашу минуту вместе… – повернув голову, он снова поцеловал ее колено.

Уж, какая она была красивая в тот момент – встревоженная до предела его состоянием, встрепанная, со спутанными волосами, совсем без косметики, которую смыла в ванной…

– Прекрасная… Катенька… Нежная… ты такая нежная со мной… Никогда никто не был со мной таким нежным, как ты… Ослепительная… Чистая… Неприступная, как Артемида-охотница… Недосягаемая… Все равно я тебя завоюю… Я тебе докажу! – Он стиснул Катину руку.

Он снова весь покрылся потом. Капли на торсе. Блеск в его глазах – лихорадочный, темный, светлый, отчаянный, нежный… Боль, смешанная со страстью, что сжигала его вместе с температурой.

– Тихо, тихо, Гек, успокойся.

– Скажу тебе сейчас… – Он рванулся к ней, приблизил лицо свое к ее лицу, губы к ее губам. – Ладно… пока я такой… покалеченный…

– Гек, не надо, молчи…

– Пока такой… не как муж, как раб тебе служить буду! – прошептал он страстно, обдавая ее горячим дыханием. – Все для тебя сделаю. Одно твое слово – в огонь брошусь!

– Ты и так весь в огне. И нет никаких рабов, Гек.

– А кто есть? – прошептал он.

– Мы с тобой.

– Ты и я?

– Да, ты и я. Мы вместе. И справимся со всем вдвоем.

Катя обнимала его крепко, словно пыталась забрать его жар, разделить с ним лихорадку – если прочие вещи им испытать вместе пока недоступно. А он от температуры начал бредить. Метался на Катиных коленях, в какой-то момент в беспамятстве повернулся и прижал ее к кровати, страстно шепча, повторяя ее имя, целуя ее ноги, пытаясь сорвать с себя бинты и хирургический пластырь…

Катя громко окликнула его по имени – Гектор! И он сразу остановился.

Затем он впал в полное забытье. И даже не почувствовал, как она дважды за ночь сделала ему новые уколы.

Следующие инъекции – через четыре часа, уже утром. Катя сидела в постели, обнимая Гектора Троянского, путешествовавшего где-то далеко… на границе царства теней в своем беспамятстве, и решала, что делать дальше – если жар не спадет к утру, она заберет его и сама повезет в клинику на Воробьевых горах. В Чурилове ведь нет даже больницы, а в Кашине она такая, что тараканы бегают в туалете и тромбонист Зарецкий, живший в детстве в нечеловеческих условиях в плену у боевиков, не чает, как из нее вырваться.

Она готовилась бодрствовать до утра, но… провалилась в тревожный сон, когда над гостиничным садом брезжила заря и птицы подавали голоса в кустах жасмина. И снова увидела колесницу.

На берегу штормового моря та колесница… Обессиленная Катя наконец догнала ее в марафоне своего ночного кошмара. Гектор, привязанный за ноги, распростерся на горячем песке. В «Илиаде» Гомера он был уже мертв. Но в их собственной «Илиаде», где все еще могло поменяться, он не умер – впал в беспамятство. Песок налип на его окровавленное израненное тело. Песок – в его темных волосах… Песок на его запекшихся губах… песок скрипел на зубах…

Крепкие сыромятные путы, что волокли его за колесницей, способен разрубить лишь острый меч. Но Катя не имела острого меча. Вороные кони, впряженные в колесницу, всхрапывали, косили налитыми кровью глазами, готовые взять с места в галоп… Следовало торопиться…

Катя нагнулась, подняла с песка острый булыжник. Почти рубило из каменного века, которым наши предки разделывали добычу. Она рухнула на колени и начала долбить камнем по сыромятной коже проклятых пут. Вздымала каменное рубило над головой и с силой опускала его. Ее саму опалял жар – солнце пекло, она тоже теперь обливалась потом, но рубила и рубила сыромятные ремни. Освобождала Гектора Троянского.

Кожа пут треснула, но они все еще не поддавались. Катя отбросила камень и схватила облепленные песком ремни. Рванула, но… не смогла справиться с крепкой бычьей кожей. Тогда она впилась в ремни зубами, пытаясь их перегрызть. Словно львица…

Зуммер в мобильном. Катя открыла глаза – она поставила сигнал за четверть часа перед инъекциями. Гектор Троянский был с ней. Теперь он сидел в постели, опершись спиной на подушку изголовья. Он крепко обнимал Катю, которая очнулась у него на груди. Как, когда в своем собственном забытьи она поменялась с ним местами?

А Гектор и не спал.

– Привет, – прошептал он.

Катя повернула голову и прижалась губами к его груди. Кожа по-прежнему влажная от пота, однако того ужасающего жара нет…

– Температура спала часа два назад, – объявил он ей. – Катеныш… а утром мы на «ты»? Или мне пригрезилось ночью?

– Я сейчас сделаю тебе уколы. Пора, Гек. – Катя встрепенулась и… ощутила, как не хочется ей освобождаться, размыкать кольцо его рук.

Глава 20

Ифигения. Дочь своей матери?

Их вторая ночь под одним кровом… За окном в саду пели птицы, сквозь пепельные облака утреннего ненастного неба пробивались робкие солнечные лучи.

– Гек, нам лучше сегодня вернуться в Москву, – сказала Катя, убирая после уколов коробки с ампулами в шопер. – Здесь медицинской помощи не дождешься, а побочка от лекарств очень серьезная.

– Нет, Катенька, мы не уедем. Мы здесь вместе, как одно целое, – ответил Гектор. Он стоял у открытого окна – только что вышел из душа, обмотавшись полотенцем. В душе он сменил бинты перевязки.

– Но мы и в Москве будем вместе, я же делаю тебе уколы по часам.

Он глянул на нее. Ночь вознесла их отношения на новый виток. Единство… особая близость… полная, мощная, всепоглощающая, нежная, уже нерасторжимая, хотя и не связанная пока еще с их плотью, с удовлетворением всех их скрытых желаний.

– А если у тебя снова поднимется температура? – Катя переживала и видела, как он взвинчен, по-мужски порывист, необуздан, поэтому старалась говорить о насущном, чтобы отвлечь его, успокоить его дух и сердце.

– Поднимется – спадет. Это не болезнь, а реакция. Я уже в норме. – Он повернулся и внезапно начал падать почти вертикально ничком…

Катя рванулась к нему, но их разделяла кровать. Он