Созвездие Льва, или Тайна старинного канделябра - Диана Кирсанова

Вероника зажмурилась, на миг представив себе улыбающееся лицо Шуры, которая вынимает ключ от отцовской квартиры и через плечо, улыбаясь, говорит что-то своей убийце… Кто же это мог быть? До сих пор они не нашли следов никакой молодой женщины, что могла бы быть замешана во всей этой истории!

И еще она вздрогнула, когда услышала:

– Но Шурочка еще молода, ей всего-навсего чуть-чуть за сорок… И знаете, я уверена, что она еще может найти свое счастье! Мне даже показалось, что у нее кто-то появился. В последнее время она была такой помолодевшей и похорошевшей. И этот блеск в глазах – так блестят глаза только влюбленной женщины! Она ничего не рассказывала, но и без рассказов было понятно, что здесь не без любви.

Строганова последний раз глубоко вздохнула и промокнула глаза платочком.

«Нет-нет, пусть кто-нибудь другой, например – Ада, пусть она скажет Майе Федоровне, что Шуры больше нет… Пусть она скажет, а я не могу…»

Но Ада сказала другое:

– Майя Федоровна, а у Бориса есть дети? Вы говорили – он женился…

– Да, – подняла на нас удивленные глаза Строганова. – Шурочка говорила, что у брата есть сын. Тоже уже, должно быть, взрослый парень – кажется, Боря стал отцом на второй или третий год после женитьбы. А почему вы спросили?

Актриса вдруг поднялась с места, несколько раз прошла по комнате и снова села перед Адой. Она заметно нервничала – это бросалось в глаза – и уже с большей силой повторила свой вопрос:

– А почему вы спросили?

– Позвольте ответить вопросом на вопрос: а почему вас это удивило?

– Потому что это самый загадочный момент в истории отношений Бориса и Натана Яковлевича! Никто, никто не мог найти этому объяснения. Шурочка переживает до сих пор, но даже она ничего не может поделать, у бедняжки давно опустились руки!

– На что у нее опустились руки?

– На то, чтобы помирить их! Борину жену, кажется, ее зовут Ниной, и Натана Яковлевича. Сразу после рождения сына Нина наотрез отказалась когда-нибудь видеться со свекром, приводить к нему внука и никому ничего не объяснила. Под ее давлением Борис был вынужден поменять квартиру и переехать на другой конец Москвы. Никто ничего не мог понять. И до сих пор не понимают, даже Шурочка: ее это, конечно, очень расстраивало и удивляло.

– Они перестали общаться?

– Нина с тестем – да. А Боря отца, конечно, видел, хотя и не часто, вы понимаете – взрослый человек, дела… Но Шурочка говорила, они иногда собирались вместе.

– Его жена Нина препятствовала этим встречам?

– Насколько я знаю – нет. Но сама никогда не навещала Натана Яковлевича, и сыну не разрешала. Она как будто боялась его. До ужаса.

– Хм… Интересно.

Еще бы не интересно! Это же целая тайна! Новая неразгаданная загадка. «Наконец-то в этой истории появилась женщина! – подумала Вероника. – Причем такая, у которой были какие-то свои причины считать антиквара своим личным врагом. Ого! Это вообще интересно!»

– Ну что ж, – Ада встала со стула. Она поднялась как-то легко и сразу, одним движением, и когда выпрямилась, то едва не задела рыжей головой старенький пропыленный плафон над потолком – такая была высокая. Смотрела, прищурившись, на старую актрису и медленно накидывала на плечо ремешок сумки.

– Спасибо за разговор, Майя Федоровна. А адреса Бориса и его жены вы не знаете?

– Откуда?! Не видела его лет двадцать, не меньше. Хотя… Шурочка говорила, что они живут где-то в Преображенском – это окраина, хотя, говорят, там экология… Знаете, этот микрорайон для депутатов и всякой политической шушеры? – сделала она презрительную мину. – Вот там Боря и обосновался.

– А фамилия у него такая же, как у отца?

– Да, и отчество тоже – Яковлевич.

– Значит, можно обратиться в Мосгорсправку. Там и узнаем адрес. Спасибо!

– Погодите, – сказала Строганова уже в спину Аде. – А зачем… зачем вам все эти сведения? Вы вообще кто?

– Обо всем в свое время узнаете, Майя Федоровна. Но… – она выдержала паузу, как бы раздумывая, говорить ли актрисе всю правду, и все-таки решила не говорить. – По счастью, не от нас.

Правильно, подумала Вероника. Никому не хочется быть носителем плохих новостей. И потом, немолодой актрисе предстояло назавтра нелегкое испытание – пробы на большую и выигрышную роль в полнометражном фильме. Зная ее впечатлительность, они были просто обязаны скрыть от нее на время весь этот ужас…

* * *

Они вышли из театра и сразу же направились к стоянке такси. Леди Зодиак терпеть не могла общественный транспорт – это Вероника уже поняла. На этот раз Ада ступала не размашистыми шагами, как обычно, а шла неторопливо и в большой задумчивости.

Вероника, которую жалил вертящийся на языке вопрос, решилась обогнать Аду на полшага и спросить, заглянув в лицо:

– А почему вы не спросили у нее, ну, у Майи Федоровны, что означала ее записка Шуре? Это же такой странный текст! «Жизнь здесь бессмысленна и трагична. Я решилась, и твердо: мы простимся, на это раз – навсегда!» Очень, очень странно!

– Потому что уже на четвертой минуте разговора мне стало ясно: эта записка – не более чем истерика, которой так подвержены люди творческих профессий, – ответила Ада в своей обычной манере – не оглядываясь и не поворачивая головы. – Правда, сначала меня тоже беспокоил отчаянный тон послания, но как только стало ясно, что ее автор, то есть госпожа Строганова, по знаку Зодиака – Телец, вопросы отпали сами собой. Для этого знака характерна сила, уверенность в себе, работоспособность. Но от природы Телец очень чувствителен и эмоционален.

Завидев впереди автомобиль, леди Зодиак вскинула руку, но на этот раз неудачно – машина промчалась мимо, просвистев шинами. Нахмурившись, Ада посмотрела на солнце – оно клонилось к закату. Вероника несмело потянула женщину за рукав, ожидая продолжения.

– Из-за вражды Нептуна люди этого знака не воспринимают неясности, непрочности, отсутствия объекта приложения своих сил – как раз это и беспокоило актрису Майю Строганову! – заговорила Ада. – Вспомни, как остро она реагировала на то, что в современных пьесах нечего играть! Если таких людей, как она, что-то надолго выводит из равновесия, то они долго не успокаиваются. Умножь это на такие присущие Тельцам качества, как консервативность, осторожное отношение ко всему новому, нетерпимость к нарушению обычного порядка, – и тогда станет ясно, что смена режиссера, падение популярности родного театра и всякого рода перемены могли вызвать – и вызвали! – в Майе Строгановой глубокую, просто глубочайшую депрессию. Отсюда и записка. Шура Блюхер была единственной ее подругой, которой можно было сказать все… А люди актерской среды не могут просто написать: «Приезжай, мне плохо, хочется поговорить по душам». Они обязательно сочинят послание с вывертом – чтобы и трагедия, и драма одновременно: «Все кончено… бессмысленно… трагично… о ужас-ужас!!.» И так далее.