Разведка боем - Денис Юрин

– А куда нам спешить, да и ты знак подавал вести себя осторожно, – прошептал подошедший вплотную к стене Аламез, уже давно не в силах злиться на прирожденного ворчуна, наверное, впитавшего недовольство окружающим миром с молоком матери.

– Я знак давал хавку широко не раззявить, а не плестись, как пьянчужка домой, где его женушка со сковородой в руках поджидает! – так же тихо прошептал Зингер, с опаской осматриваясь по сторонам. – Давай живее через окно ко мне залезай!

Дарку не хотелось лезть через находящееся довольно высоко окно, тем более что стена вокруг него была до сих пор покрыта толстым слоем сажи и копоти, так и не смытым дождями за годы запустения. Однако, похоже, иного способа попасть внутрь сгоревшего дома не было. Шеварийцы хоть и являлись сторонниками причудливых архитектурных форм да и строительством подвалов в жилищах пренебрегали, но возводили дома основательно, со знанием дела, практически на века. Толстая, в четыре кирпича кладка стен первого этажа выдержала натиск огненной стихии и по сей день гордо возвышалась над заброшенным пепелищем, а вот деревянные стены второго этажа и крыша, конечно же, поддались бушевавшему пламени, и хоть сгорели только наполовину, но обвалились, накрыв каменный мешок сверху и завалив вход в него.

Стараясь испачкать только плащ, а попутно и разглядеть, куда лезет, Дарк забрался внутрь каменных стен и, зажав рукой нос, огляделся. В помещении, погруженном в полумрак и в большей части своей не имевшем даже пола, было смрадно, сыро и душно. В ноздри моррона тут же ударил неприятный запах гниения (к счастью, только древесины, а не когда-то живых тканей). Стоявший поблизости Грабл ехидно улыбался. Сам он уже и присмотрелся, и принюхался, а теперь получал наслаждение при виде того, как пытается приспособиться к непривычной обстановке развалин его товарищ. Бесспорно, Дарку было неприятно находиться в некоем подобии могилы, да и злорадная ухмылка, победоносно сиявшая на губах Зингера, просто бесила, однако он все же был рад; рад, поскольку практически тут же увидел то, что они так долго и самоотверженно искали.

Посреди одного из многочисленных островков травы, как-то пробившейся и проросшей сквозь настил из головешек и гниющей древесины, возвышался валун размером в две-три головы взрослого человека. Все сомнения у Дарка сразу отпали, это был именно тот камень, который они искали, ведь сам собой неотесанный, не обработанный человеком камень закатиться внутрь дома не мог. Его сюда принесли специально, притом, судя по тому, что стороны валуна еще не были покрыты характерным для сырых помещений зеленоватым налетом, совсем недавно.

– Ты уже поднимал, проверял, что под ним? – спросил Аламез, стараясь не смотреть в лицо Граблу и не обращать внимания на уже начинавшую действовать ему на нервы ухмылку.

– Я те чо, конь двухжильный? – хмыкнул в ответ явно испытывающий терпение Дарка Зингер. – То девку тащи, то камни ворочай! Ишь нашел себе служку, Ваш Рыцарское Величье! Тебя, думаешь, зачем сюдысь позвал?! Вместе возьмемся и каменюку сдвинем!

– Так за дело! Хватит на месте топтаться да лыбиться, как деревенский дурачок! – не выдержал Дарк и, легонько оттолкнув стоявшего у него на пути соратника, шагнул к камню.

Грабл не нагрубил в ответ и даже не пнул соклановца (хоть соблазн был велик), когда тот проходил мимо, а лишь, убрав ухмылку с лица, пронзил спину Дарка гневным взглядом, затем, подавив в себе усилием воли переполнявшие его в этот миг чувства, безропотно взялся за общее дело. Надо сказать, что Аламез почувствовал и этот недобрый взгляд, и напряженность момента. Он понял, что игра во взаимные оскорбления зашла слишком далеко и может вскоре привести к нежелательным последствиям, например, к опухшим физиономиям обеих сторон и к полудюжине поломанных ребер.

Дружно взявшись и сделав всего один совместный рывок, морроны легко откатили валун, который вполне мог бы сдвинуть даже один из них. Глазам обрадованных успехом соклановцев предстало небольшое углубление в земле, в центре которого находилась шкатулка, обмотанная сверху тряпкой. Они не опоздали, а шеварийские дознаватели так и не выудили из головы замученного до смерти старика Ланва, где находится тайник. И лучшим доказательством тому стал небольшой свиток, покоившийся на бархатной подкладке и даже не скрепленный печатью, лишь обвязанный лентой.

Не видя смысла куда-то идти, чтобы прочесть тайное послание, а также доставить на герканский берег донесение непрочитанным, Дарк ловко развязал ленту и, подойдя ближе к окну, то есть туда, где было больше света, развернул скрученное в свиток письмо.

– Чо за бред? – слетело с губ Аламеза, никак не ожидавшего, что донесение тайного агента своему начальству в Маль-Форне будет написано не по-геркански, и даже не мудреными закорючками тайнописи, а по-шеварийски, притом очень неровным почерком и со множеством клякс.

– Чо, чо?! – издал гортанный звук, весьма отдаленно напоминавший смешок Грабл. – Послание, вот чо, но только написанное на здешнем языке да и, как по первым строкам понятно, в форме обычного письмишки, коими простолюдины с роднею, далеко живущей, обмениваются. Вумный такой, прям как селезень горделивый, а элементарщины уразуметь не в силах!

– Раз понял, так сам и читай! – не выдержал Дарк и буквально всунул послание в руки опять ехидно заухмылявшегося Грабла. – Только вслух, и сразу на наш, на герканский, переводи!

– Сам имперец, я из Филании родом, и когда это только герканский язык успел нам родным стать? – вновь со смешком проворчал Зингер, а затем развернул листок пошире, поднес его ближе к свету и, прищурившись, начал бегло читать, притом сразу по-геркански:

«Дорогой братец, давненько я тебе не писал, но на то были причины разные: и хворь одолела, и хлопот полон рот… Понять должен, тяжко калеке на поле приходится. И щас к писарчуку не пошел бы, да должен сообщить те кое-что важное, что и тебя, уж годиков десять как оженившегося и деревеньку родную покинувшего, напрямки касаемо. Сказ поведу о кровниках наших, проклятой семейке Говаро, что не токмо меня, но и всех соседей кознями мерзкими да характером склочным умучили. Как ты уехал, сладко им, злыдням, зажилось… разбогатели, да всех мужиков под себя подмяли. Полдеревни у них в услужении ходит, а многих дружков твоих верных совсем извели. Люди говорят, неспроста на семейку мерзкую богатство да благоденствие свалилось. Народец в открытую толковать не решается, но по дворам тихонько шепчется, что Говаро с колдуном каким-то могучим снюхались, и теперича он им во всех начинаниях, как торговых, так и урожайных, подмогает, но только мало все охальникам, еще большего хочется!

Со всеми недругами своими Говаро поквитались, вот и меня три года назад покалечили. Теперича меня не трогают, но, как завидят, каждый раз пакостно лыбятся. Смертушки моей не хотят, посколь считают, что жизня мне не всласть, и от виду мучений моих горемычных усладу, паскудники, получают. Но не о страданьях своих каждодневных я речь поведу, а о том, что Говаро против тебя удумали, как извести тебя в скором времени хотят… Поведали мне то люди хорошие: честные да добрые! Одних ты знаешь и дружбу ранее с ними водил, а другие – люд новый, из соседских деревень пришлый, но с кровниками нашими уже в раздор угодившие. Даю последнюю руку на отсечение, что не брешут они, что правду о помыслах Говаро сказывали, так что ты уж сомнениями не мучься, мне на слово поверь! Ты ж знаешь, я ж тя, своего старшого братца, никогда ни словом, ни делом не подводил.