Эпоха Отрицания - Олен Стейнхауэр

– Но вы же кому-то подчиняетесь!

Сара посмотрела на Джонсона, который, смутившись, проговорил:

– Оуэну Джейксу. Но нынешний запрос идет сверху.

Значит, эти двое были в курсе взаимоотношений Прю с Джейксом. Да что там – они знали все…

Несколько секунд Рейчел молча рассматривала двух столичных эмиссаров. Выглядели они моложаво, но, с другой стороны, тому, в кого стреляли, все кажутся молодыми. Она повернулась к Максу, который за время короткой беседы не проронил ни слова. На него это было не похоже.

– Что происходит, Макс? Ты с ними заодно? – поинтересовалась Прю.

Спецагент поднялся и направился к двери.

– Пожалуй, схожу за кофе. Кому-нибудь еще принести?

Вейл и Джонсон покачали головами.

– Ладно. – Макс вышел, но направился не в сторону кухни, а к выходу.

– Я уж думал, он не уйдет. – Лайл наконец выдавил улыбку.

Сара повернулась к Рейчел.

– Вы читали последний вариант доклада?

– Мне его не присылали – меня нет в списке на рассылку, – ответила Прю.

Вейл вскинула бровь. Ей действительно нравилось демонстрировать свои чувства.

– Вам это не показалось странным?

Показалось, конечно. Тот факт, что доклад по делу, которым она занималась несколько месяцев и кульминацией которого стала смерть девяти человек в Уотертауне, оказался недоступным ей, выглядел определенно странным. Хотя…

– Ну я проломила Джейксу голову лэптопом, – объяснила Рейчел.

В лице Сары что-то едва заметно дрогнуло. Она попыталась не выдать себя улыбкой.

А вот Джонсону было не до смеха.

– Шесть швов, – заметил он.

Вейл подалась вперед.

– Какую часть доклада вы успели написать до ухода… э… в отпуск?

Рейчел помнила бешеную гонку и бессонные часы в «Сессне», когда она пыталась записать как можно больше до прибытия в офис, где ее уже ждал карающий топор…

– Где-то тысяч пятнадцать слов? – предположила она. – Примерно так.

– Окончательный доклад в три раза больше, но вам в нем приписывают лишь три тысячи.

А вот это уже кое-что новенькое!

– Ничего удивительного. Мы с Джейксом пришли к разным выводам, – сообщила Прю.

– Поэтому-то мы здесь, – сказал Джонсон. – Нам нужен ваш вариант.

– У вас нет моих пятнадцати тысяч слов?

– Пропали, – грустно вздохнула Вейл.

Рейчел едва не проговорилась, что у нее есть копия доклада. Но потом она подумала, что, сохранив секретный документ на персональном компьютере, наверняка нарушила несколько федеральных законов, на что, учитывая нынешний политический климат, могут и не посмотреть сквозь пальцы. Поэтому вслух она сказала:

– Дайте мне доклад, и я вам все отмечу.

Ее собеседники немного помолчали, а потом Лайл откашлялся.

– Как вы уже сказали, вас нет в списке.

Комната для допросов № 2 представляла собой бокс с лампами дневного света, двусторонним зеркалом и тяжелой дверью. Стены из железобетона, мрачный серый стол, три алюминиевых стула. Рейчел села напротив Вейл и Джонсона, который прислонил к ножке стула модный портфель, но открывать его не стал.

– И к чему все это? – спросила она.

Лайл, похоже, смутился.

– В каком смысле? – поинтересовалась Сара.

– Полсон собирается опубликовать доклад на следующей неделе, – пояснила Прю. – Теперь, после его заявления и после того, как его поддержал директор ФБР, дать задний ход Конгресс нам не позволит. Включите нашу беседу в исправленный вариант? Я получу от вас текст собственных показаний?

– Сначала посмотрим, что именно мы получим, – сказал Джонсон.

– Может, вы там все перевернете с ног на голову, – добавила Вейл и положила на стол телефон. – Не возражаете против записи?

– Спасибо, что спросили, – ответила Рейчел.

Сара нажала красную кнопку.

– Сегодня тринадцатое марта две тысячи восемнадцатого года. Мы находимся в периферийном отделении ФБР в Сиэтле со специальным агентом Рейчел Прю. Время… – Время показывал лежащий прямо перед ней телефон, но Вейл не отказала себе в удовольствии продемонстрировать изящные золотые часики на запястье. – Десять часов восемь минут утра.

Начали с общих уточняющих вопросов – место действия, обстановка. Работала ли Рейчел по делу «Бригады» летом две тысячи семнадцатого? Да, работала. За какое время до событий четвертого июля она приступила к расследованию? За два месяца. Чем было вызвано расследование?

– На нас надавили извне, – ответила, подумав, Прю. – Вы же помните. Люди утверждали, что «Тяжелая бригада» является террористической организацией.

– Люди?

– Люди вроде Сэма Шумера. Участники ток-шоу. Мы же «Бригаду» никогда угрозой не считали. Присматривать за ней – да, стоило, но опасности в ней пока никто не видел. Однако избиратели начали звонить своим представителям, а те, в свою очередь, обратились к директору ФБР – мол, почему мы не закрываем группу. Люди не чувствовали себя в безопасности. Вот меня и попросили заняться ею поплотнее.

– Вы были экспертом, – сказал Джонсон.

– Я владела информацией.

– Ваш доклад о радикальных течениях вошел в список обязательных к ознакомлению материалов, – заметила Вейл.

– Неужели? Это уже такое старье… Удивительно, что им еще пользуются.

Лайл и Сара улыбнулись, и Рейчел поняла, что они оба хорошо знакомы с ее творчеством. Знали бы они только, каким неимоверным трудом дались ей те месяцы на Западном побережье или как ее облапошил Джеймс Салливан… Глядишь, и энтузиазма бы у них поубавилось. Но разве не так происходит со всеми великими произведениями? Композиция никогда не превзойдет результат.

Прю выпрямилась, скрывая внезапно нахлынувшую гордость.

– Компетенции мне, возможно, хватало, но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что подошла к расследованию несколько предвзято.

Лица ее собеседников оживились.

– Как так? – спросил Джонсон.

– Я, как и все остальные, поддалась истерии. Две тысячи семнадцатый был годом полюсов. Новый президент, марши, которые только-только начинались, – Марш женщин, Марш в поддержку науки, Марш за свободу иммиграции, Налоговый марш. Джером Браун. Это было нечто! Ты был либо сочувствующим, либо угнетателем. Никакой середины. В две тысячи семнадцатом серого не существовало. Только черное или белое.

Лайл фыркнул.

– Но события четвертого июля доказали, что ярлык террористов на «Бригаду» навесили правильно.