Куколка - Натали Блейк

— Я же сказал — не найти и минутки для серьезного разговора.

Мойра сочувственно поцокала языком.

— Для разговора? — переспросила она с оттенком легкого презрения. — Дела говорят громче, чем слова. Просто люби ее, Мэтт, больше тебе ничего не нужно делать. Просто люби ее.

Она отправилась искать Брэда, а Мэтт смотрел ей вслед и печально улыбался. Просто люби ее. Совет хорош, но кто бы подсказал, когда же найдется хоть немного этого проклятого времени!

Пиппа прислонилась лбом к холодным кафельным плиткам стены ванной комнаты и краем глаза взглянула в зеркало. В нем отражалось бледное, без единой кровинки лицо. Интересно, в ее желудке еще что-нибудь осталось?

— Ты в порядке?

Она даже не вздрогнула, когда неожиданно за ее спиной появился Мэтт. Где-то мелькнула мысль о том, что ей должно быть страшно стыдно оттого, что он видит ее в таком положении. Взглянув на девушку, он снял с вешалки полотенце, смочил его теплой водой и обтер ее лицо и шею.

— Иди сюда, посиди немного, — сказал он, обняв ее за плечи и усаживая на крышку унитаза.

— Ох, Мэтт! Как мне стыдно! Я не могу… Этого просто не должно было случиться!

Через час они должны были появиться в театре Конно, а еще через час должен был подняться занавес… Мэтт заботливо склонился над ней и убрал с вспотевшего лба упавшую прядь волос.

— Ничего страшного, — бодро сказал он, — обычное нервное перенапряжение, это естественно в день премьеры. Как только ты окажешься на сцене, ты обо всем позабудешь.

— Мне еще никогда не было так плохо! — слабо запротестовала она. — Я всегда испытываю слабость перед первым выходом, но еще ни разу мне не приходилось часами обниматься с унитазом!

Мэтт покачал головой:

— Тебе еще ни разу не приходилось выходить на сцену в главной роли…

Он едва успел отскочить — Пиппу снова вырвало.

— Теперь я понимаю, почему ты настояла, чтобы твои родители приехали не сегодня, а завтра! — воскликнул он, помогая ей привести себя в порядок. — Ну, довольно. Поднимайся, и быстро в душ, тебе сразу станет легче. Ничего, осталось недолго. Ты будешь восхитительна, это я тебе обещаю.

И конечно, он опять оказался прав. Даже Ли засомневался в том, сможет ли Пиппа выйти на сцену — настолько плохо она себя чувствовала, — однако стоило ей оказаться перед раскрытым занавесом в луче прожектора, как к ней вернулись силы. В первые минуты спектакля она еще чувствовала мощный выброс адреналина в крови, но очень быстро ее природный талант взял на себя командование и телом, и голосом, и сознанием.

Благодаря стараниям прессы, театр был полон до отказа. Пиппа забыла обо всем на свете — для нее не существовало ни публики, ни строгой критики, ни всех тех, кто любил покрутиться за кулисами, она не видела никого, кроме тех, кто оказывался рядом с нею. Во время ключевой финальной сцены, которую они играли вдвоем с Мэттом, Пиппа, прильнув к нему, плакала самыми настоящими слезами, до тех пор пока не опустился занавес.

В чувство ее привели восторженные овации зрителей, вызывавших их с Мэттом на поклон еще и еще раз. И вот наконец она получила роскошный букет — впервые за сыгранную главную роль.

— Кажется, им понравилось! — сказала она, когда им все-таки позволили уйти со сцены.

Мэтт обнял ее и повернул лицом к себе, прекрасно понимая, что здесь, за кулисами, они проводят наедине последние секунды.

— Ты была неподражаема, — нежно сказал Мэтт. Взволнованный и счастливый, он переживал ее успех, и его сердце бешено колотилось в груди.

Пиппа улыбнулась ему, и, взглянув в ее сияющие глаза, Мэтт ощутил приятную тяжесть в паху. Никогда еще не испытывал он такого мощного прилива желания, и на этот раз он позволил своим чувствам прорваться в восхищенном взгляде глаз.

— Не принижай своей роли, ты и сам был великолепен, — прошептала Пиппа, не отрывая взгляда от его лица.

Их губы слились в поцелуе, настолько полном страсти, что ничто в мире больше не существовало для них.

— Позже, — выдохнул Мэтт, с трудом оторвавшись от желанных губ, зная, что сейчас им помешают.

— Да, — прошептала она.

И тут же на них налетели люди. Здесь были избранная публика, журналисты, кто-то еще — и все хотели разделить их триумф на традиционном банкете, который должен был состояться в эту ночь после премьеры.

Когда Пиппа и Мэтт ухитрились наконец ускользнуть от шумного общества, часы показывали уже четыре утра, но Пиппе из-за всеобщей эйфории казалось, что вечер едва успел начаться. Им пришлось ждать, пока критики по свежим впечатлениям на ходу писали свои репортажи, и тут же бокалом шампанского отмечать с каждым из них один хвалебный восторженный отзыв за другим.

Во всех этих рецензиях Пиппе и Мэтту отводилось особое место и звучали самые изысканные комплименты. Пиппа выслушивала восторженные отзывы о своей игре, все еще не до конца понимая, что критики в действительности говорили о ней, а не о ком-то другом.

— Ну вот, видишь? — сказал Мэтт, когда они в конце концов добрались до отеля. — Разве я не говорил тебе, что они тебя полюбят?

Пиппа радостно рассмеялась:

— А тебя, Мэтт, они ведь и тебя любят!

— Я люблю тебя, — внезапно вырвалось у него.

Воздух в комнате сразу стал густым, вязким и неподвижным. Пиппа не отводила взгляда от лица Мэтта и понимала, что три этих коротких слова значили для нее больше, чем любые дифирамбы строгих критиков. И еще, глядя сейчас ему в глаза, она понимала, что наступило наконец то самое «позже», которое они друг другу пообещали, и ей нужно было решиться на последний шаг в их отношениях. Сейчас или никогда.

Они стояли на некотором расстоянии друг от друга не двигаясь, и тем не менее Пиппа слышала каждый его вздох и чувствовала, что их сердца бились в такт. Его глаза потемнели, в зрачках кипела страсть, не та сценическая страсть, которую он изображал несколькими часами раньше, а самая настоящая, живая, настойчиво рвавшаяся наружу.

Пиппе казалось, что все ее нервные окончания обнажились и горели огнем желания, трепеща от напряжения и предчувствия. Во рту у нее пересохло, но она почувствовала, как увлажнились тайные, сокровенные складки ее плоти.

Мэтт продолжал стоять неподвижно, и только на шее у него пульсировала тонкая голубая жилка. Пиппа чувствовала каждой клеточкой своего тела исходившее от него желание, и то возбуждение, которое он с трудом сдерживал, передалось ей, она испытывала такое волнение, какого никогда не испытывала прежде.

Медленно, словно завороженная, она начала расстегивать одну за другой пуговицы платья. Под кожей на шее Мэтта шевельнулось адамово яблоко, но он тихо отступил еще на шаг назад, предоставляя ей самой решать, что и как делать дальше.

Платье было расстегнуто до пояса. Пиппа повела плечами, и оно соскользнуло вниз, к ее ногам. Почувствовав движение тонкой легкой ткани по своей коже, она чуть поежилась, ногой отбросила платье в сторону и наклонилась, чтобы снять босоножки на высоких каблуках.