Дождь в Париже - Роман Сенчин

Андрей, не стесняясь, не прикрываясь, тоже пошел в ванную, чувствовал, как Женечка рассматривает его. Мыться не стал, лишь ополоснул член, лицо. От того, что такая девушка рядом, с ним, реальность казалась какой-то сместившейся, и Андрей наблюдал за собой словно со стороны.

Это ощущение не проходило все последующие два года. Правда, смещение было разным: то в сторону рая, то – ада.

Женечка таскала его по всему городу, любила забираться в отдаленные опасные районы. Подолгу стояла в маленькой, тогда единственной церквушке на улице Оюна Курседи, но не крестилась, не шевелила губами, молясь, а пристально, неподвижно глядела на какую-нибудь икону. А потом бежала по улице, подпрыгивая, хохотала, махала Андрею, чтоб догонял.

Она перезнакомила его с кучей людей. Были, оказывается, в их городе замуровавшиеся в квартирах игроки в компьютерах, были молодые поэты, писатели, были философы-наркоманы, были казаки, Свидетели Иеговы, баптисты…

Кстати, благодаря Женечке Андрей снова сошелся с Ринатом Сейфулиным, своим одноклассником, и его отцом.

В советское время отец Рината был известным в городе фотожурналистом и фотохудожником, демократом, почти диссидентом. Ринат с детства увлекался математикой, находил в ней неведомое остальным удовольствие. Его посылали на олимпиады, которые он нередко выигрывал. В седьмом классе съездил в Артек, единственный, кажется, за все годы из школы.

После девятого класса Ринат поступил в Новосибирскую физматшколу, потом в университет, а дальше Андрей о нем почти ничего не слышал. Да нет, слышал наверняка и о нем, и о его отце, но тут же забывал: зачем лишняя информация? А когда встретился лично, обалдел от произошедших с ними перемен.

Столкнулись в баптистской церкви. Станислав Андреевич, отец Рината, хоть и был в обычном костюме, но с первых же слов интонацией дал понять, что он не просто мужчина лет пятидесяти, кое-чего добившийся в жизни, а проповедник. Пастор. Он тот, кто знает об этой самой жизни очень важное, может, и главное. То, что нужно сообщить другим.

«Достаточно хоть отчасти жить по заповедям, данным в Новом Завете, чтобы и самому чувствовать радость, и мир стал немножечко лучше. Нет, – повысил голос, – конечно, хотелось бы выполнять все заповеди, но общество устроено так, что это не всегда… очень редко удается. Слава Господу, теперь хотя бы государство не препятствует распространению Слова Божия, а еще недавно… – Станислав Андреевич горько вздохнул, кивнул на чашки с чаем. – Пейте, пейте, пожалуйста. Очень вкусный и полезный чай, с мятой».

Женечка, заметил Андрей, слушала старшего Сейфулина с такой же улыбкой, с какой наблюдала за встречей Бориса Гельмутовича с Юричем. От этой улыбки он сразу почувствовал возбуждение… Рядом с отцом сидел Ринат, совсем внешне такой же, как и перед отъездом в Новосиб; ему явно хотелось задать Андрею кучу вопросов, но отец говорил, и он не решался его перебить.

«А вы знаете, как долго и католическая, и православная церкви сопротивлялись переводу Слова Божия на народные языки? О, это чудовищная история! Людей сжигали за чтение Библии, скажем, по-английски, по-немецки. В России даже в конце девятнадцатого века каждое издание Библии на русском языке приходилось пробивать с боем… Людей заставляли верить в Бога, соблюдать религиозные обряды, но Слово Божие от них скрывали. Не говоря уж о советской власти, когда на нас, евангельских христиан, были такие гонения…»

Андрея потянуло спросить: «Неужели вы, Станислав Андреевич, в советское время уже были баптистом?» Не решился. Зачем? Сейчас выслушают и уйдут, добегут с Женечкой до квартиры и займутся сексом. Еще более страстно займутся после этой проповеди.

Но вспомнилось, что Сейфулин-старший, имеющий откровенно славянское имя и греческое, кажется, отчество, раньше иногда носил какую-то шапочку вроде мусульманской и сына назвал татарским именем. Не в честь же Рината Дасаева. В семьдесят третьем о Дасаеве и не слышал никто.

«Я долго искал путь к истине, – будто отвечая на мысли Андрея, сказал Станислав Андреевич. – И в коммунизм верил, даже строил его, и в развитой социализм, и Коран читал, слушал имамов. Но истину нашел в Новом Завете».

«Извините. – Андрей все же не выдержал. – Я году в девяносто третьем ходил слушать миссионеров. Помните, часто приезжали тогда, собирали людей в “Пионере”, еще в разных местах. И такие страшные вещи говорили… Призывали семьи бросать, например. Что семья мешает…»

«Да? Прямо так говорили?»

«Ну, смысл такой…»

«Может быть, вы услышали такой смысл, а он имел в виду нечто иное… Хотя в те годы появилось столько жуликов, что немудрено было услышать откровенный бред или проповедь от сатаны. Знаете притчу о зернах и плевелах?»

Андрею было, конечно, знакомо выражение «отделить зерна от плевел», но притчу не помнил.

«Я знаю! – вскинула Женечка руку, как на уроке. – Она о том, как один мужчина посеял хорошие зерна, – эти четыре слова она произнесла очень сексуально, – а его враг ночью разбросал по полю зерна сорняков. Сорняки взошли раньше, и человек на некоторое время усомнился, что посеял семена пшеницы, а не сорняков».

«Отлично, отлично. Но Господь вразумил его. Так же и с пророками. Есть пророки истинные, а есть ложные. Лжепророки. Силы ада еще долго будут отворачивать людей от истины… Впрочем, – голос Сейфулина-старшего изменился, стал мягче, осторожнее, – Иисус призвал верящих в Него уходить от тех ближних, кто мешает верить, и идти за Ним. За Иисусом. Недаром мы говорим “брат во Христе, сестра во Христе”. Есть кровное родство, а есть родство в вере. Второе родство все-таки выше. – И, видимо, заметив во взгляде Андрея настороженность, поторопился добавить: – Это, кстати сказать, свойственно не только христианству или вообще религии. Так было и у коммунистов. “Кто не с нами – тот против нас”. Помните этот лозунг? Я еще застал время, когда его пытались распространять и на семью. Наша церковь не разделяет этого принципа. Мы хотим, чтобы каждый в меру своих сил жил в соответствии с заповедями Иисуса, читал его Слово… У вас есть Новый Завет?»

«У меня есть!» – снова вскинула руку Женечка; Андрей мотнул головой – дескать, у него нет.

Ринат тут же подал ему маленькую книжицу в синей обложке. Спросил заодно, поймав момент:

«Где ты работаешь?»

Андрей коротко рассказал про «Аржаан».

«Интересно?»

«Да так… Нормально, в общем».

«А с зарплатой?»

Отвечать на эти обычные вопросы было неприятно. Как-то унизительно, будто с ним не все в порядке и все это видят. Андрей пожал плечами:

«Да тоже. Хватает», – и хотел добавить: «Тем более я один теперь», но вспомнил про Женечку, проглотил эту фразу.

Ринат, цветущий, стильно одетый, юный, покивал теми же уверенными кивками, что и отец. И сказал:

«Если что, к папе обратись. Я улетаю через три дня – в Новосибирске живу, работаю… Папа поможет».

«Да-да, Андрюша, – поддержал Сейфулин-старший. – Мы ведь не чужие люди. У нас сеть фотопечати. Полезный и востребованный бизнес. Очень помогает нам в наших делах. Хорошие зарплаты».