Тест Тьюринга - Александр Петрович Никонов

инструментарием – определениями. Что такое бог!.. А что такое бог, кстати, как, по-вашему?

– Ну-у… Насколько я понимаю, верующие представляют его таким вселенским, точнее, надвселенским разумом, который стоит за миром и который мир создал.

– Понятно, – сказал Олег Павлович. – Примерно этого я и ожидал. Потусторонний, но разум. Не от мира сего. А что такое разум?

– Ну, – я чувствовал, что сейчас перестану соображать. – Интуитивно понятно. Это нечто, способное думать, понимать.

– Что понимать? – загонял меня в какую-то невидимую ловушку Олег Павлович.

– Что понимать… Что понимать… Ну… Какие-то взаимосвязи нашего мира.

– Откуда же возьмутся взаимосвязи мира, если самого мира еще нет, он еще разумом не создан?.. Но я вам подскажу! Разум – это ведь то, что осознает? Это сознание?

Я почувствовал себя загнанным в угол. Спиной ощутил холод бесконечно толстой бетонной стены, вытягивающей из меня последнее человеческое тепло.

– Да…

– А если разум есть сознание, а сознание, как мы ранее выяснили, не может существовать без мира, иначе ему просто нечего осознавать, то вы сами пришли к тому, о чем я вам и талдычу: сознание создает мир. Больше того, оно и есть мир! Оно и есть бог. Тот самый бог, который создал мир, – вы!

Я взял в руки кружку, словно спасательный круг. Словно мне хотелось заземлиться, ощутить в руках что-то реальное, твердое, настоящее, тяжелое. Подержал. С легким стуком поставил обратно на стол. Потому что пить не хотелось. А вот легкий стук порадовал. Он тоже был настоящим. Он был из той твердой реальности, к которой я привык и которой Олег Павлович хотел меня лишить. Да еще и сделать за нее ответственным.

Я перевел взгляд с кружки на экран, ничего не говоря. Просто молча смотрел на своего собеседника, в его серые глаза. Олег Павлович тоже взял кружку, стоявшую в отдалении на столе, но не поднял ее, а просто провез по столу, подвинув к себе ближе. И, обнимая ее своими большими ручищами так, что кружка почти совсем в них пропала, вколотил:

– Вы сами создаете этот мир своим сознанием. Других источников у мира нет. То есть вы и есть бог. Вот что такое бог. Вы спросили, я ответил.

Какое-то время я продолжал молча смотреть в лицо этому спокойному умному человеку. Потом сказал:

– Мне не нравится мир, который я создал…

Глава 1100

Я шел по скрипучему паркету длинного коридора и старательно вслушивался в его скрип, пытаясь понять, нравится он мне или нет. Он мне должен нравиться! Я же люблю академические коридоры!.. Но в голове, заглушая все внешние звуки, стояло только эхо от разговора с Олегом Палычем.

Этот человек послужил проявителем чего-то в моей душе. И теперь мне нужен был закрепитель. В качестве коего я решил использовать Андрея Фридмана. Обычно в это время он сидел в своем кабинете, высматривая что-то в огромном ноутбуке, и я надеялся, что сегодня он не изменит своей привычке.

Вот ведь, будь у меня сын или дочь, для них эти слова – «проявитель» и «закрепитель» – были бы китайской грамотой! А я еще помню, как с соседским парнем Дмитрием мы сидели ночами за огромным фотоувеличителем в красном свете лампы, рядом с тремя кюветами – и творили таинство фотографий. Ужас, как надо было мучиться, чтобы получить бумажные черно-белые карточки! Но зато на всю жизнь в память врезалось.

Память!

Вдруг мне пришло в голову то, что не пришло во время разговора. Память!.. На вопрос Олега Палыча, что будет с моим сознанием, окруженным полным небытием, – чернотой, тишиной, отсутствием всех телесных ощущений – я сказал, что это равносильно смерти. Но я забыл про память! Я же могу вспоминать. Думать не о том, что происходит вовне, а погружаться в прошлое, думать о событиях минувшего! А стало быть существовать, быть чем-то занятым. Я могу фантазировать! Строить целые миры в уме! А раз я мыслю, значит, я существую! А не умер, потеряв окружающий мир.

Я даже остановился в коридоре, обдумывая это. Надо будет высказать этот аргумент Фридману, пересказав разговор с Палычем… Вообще-то я шел к Фридману за некоторыми консультациями и научными прояснениями, он же вроде говорил, что разбирается в квантовой механике, которую упоминал и мой собеседник. Не забыть бы все вопросы задать!

И пока я неспешно шел по коридору, иногда останавливаясь у окна, чтобы глянуть на вечереющую улицу, в голове вертелось окончание нашего разговора с Олегом Павловичем.

– …Я бы создал себе другой мир, Олег Палыч. Если бы мог.

«И что он может мне на это ответить?» – подумал я. Как доморощенный психолог только жизнеутверждающее: «Так переделайте этот!» Или: «Ну так с сегодняшнего дня начинайте переделывать его!»

Но он почему-то сказал, отведя глаза в сторону:

– Я бы тоже.

– Так почему же?..

– Потому что мы с вами неумелые боги, Александр. Мы еще только учимся. Может быть, следующая попытка будет удачнее.

– Вы что, верите в переселение душ?

– О, нет, – он отрицательно покачал головой и взглянул на часы. – В моей парадигме это называется по-другому… Вы извините, Александр. С вами очень интересно говорить, но мне уже пора. Возможно, мы еще встретимся. Но сейчас мне правда пора. Я и так уже… Не люблю задерживать людей.

– Хорошо, – я призывно поднял палец. – Только один вопрос еще. Короткий!

– Давайте, – Олег Павлович сделал движение, собираясь встать с кресла.

– Вы так и не сказали, кто вы.

– Я давно уже никто. Пенсионер. С котом.

– Нет, а кем вы были? Вы сказали, что не психолог, но ваша специальность была близка к утешению. Разговор как-то ушел мимо, и я не успел спросить.

– Я преподавал в институте.

– А-а, – догадался я. – Философию!

– Нет, – Олег Павлович отрицательно покачал головой и махнул рукой. – Научный коммунизм…

Дверь в кабинет Фридмана снова была приоткрыта – как тогда, когда он беседовал с Джейн, а я случайно подслушал. Но сейчас за дверью стояла тишина. Нету, что ли, никого?

Не стучась, я потянул за ручку.

Фридман сидел за своим столом. Только смотрел он отсутствующим взором не в экран, а поверх него, куда-то в другую бесконечность.

– Не помешал?

– Нет, – Андрей встрепенулся. – Безделью нельзя помешать. А если и можно, то только к лучшему.

Мы пожали друг другу руки. И сели. Он на свое место, захлопнув ноутбук. Никогда раньше он его не захлопывал при мне. Я опустился в кресло напротив.

– О чем задумались в несвойственной для вас манере? – Мой вопрос был игрив, но Фридман ответил