Остров разбитых сердец - Лори Спилман

– Ну да. Правда, она каждый раз краснеет от моих комплиментов, но мне все-таки кажется, ей приятно. Кстати, я хвалю ее вполне заслуженно. Она замечательная девочка.

– Я очень рада, что вы тоже так думаете.

– Энни подружилась с нашим соседом Рори. Он немец, учится в кулинарной школе. Вообще ваша дочка, по-моему, уже неплохо приспособилась к ситуации. Жаль, что я не могу сказать того же самого о своей Олив.

Мне хочется еще поговорить об Энни, но, вспомнив упрек Кейт, я предлагаю:

– Расскажите мне о ней, о вашей девочке.

Следующие пятнадцать минут я слушаю рассказ о фокусах Олив, от чьих истерик и обидных замечаний сбежали две няни. Последнюю девчонка даже заперла в кладовке.

– Через час я вернулся домой, нашел и выпустил ее. Она прямиком направилась к себе в комнату собирать чемоданы. После этого случая я поснимал с межкомнатных дверей все замки.

Я не могу удержаться от смеха:

– Вы молодец. Крепитесь!

– Вы тоже. Энни рассказала мне о вашем несчастье.

С усилием сглатываю:

– Она пока не может смириться с произошедшим. Как и я, пожалуй.

– Понимаю, – вздыхает Том. – Год назад Олив потеряла мать. Она была с ней – с Гвен, моей женой, – когда это случилось. Они попали в аварию по вине пьяного водителя.

– Ох, Том, это ужасно. Я вам очень сочувствую.

– А я вам. И знаете, иногда я готов поклясться, что Гвен мной руководит.

– Я догадываюсь, о чем вы, – осторожно говорю я. – Вам кажется, что она рядом, смотрит на вас. – Поколебавшись, я прибавляю: – Моя Кристен даже заставляет меня делать некоторые вещи против моего желания.

Не знаю, что со мной происходит, но я вдруг ни с того ни с сего начинаю рассказывать незнакомому человеку про мамины афоризмы и альбомчики девочек:

– А теперь те же самые цитаты возвращаются ко мне. Кто их присылает, я не знаю.

Торопливо рассказываю Тому об анонимных эсэмэсках.

– Очень странно! И вы даже не подозреваете, кто бы это мог быть?

– Нет. И Энни, и моя сестра уверяют, что они тут ни при чем. Как ни безумно это прозвучит, я не могу не чувствовать, будто за этим стоит Кристен.

Зажмуриваюсь в ожидании нравоучительной тирады или, того хуже, резкого завершения разговора. Но Том просто говорит:

– Значит, вам ничего не остается, кроме как воспринимать эти письма всерьез.

Испытываю блаженное чувство облегчения. Он не осуждает меня!

– То же самое говорит моя сестра. Она считает, что цитаты присылаются мне для того, чтобы вернуть меня к жизни.

Рассказываю о маленьком подарке Кейт – воздушном змее, который должен приносить радость. Не успев закончить, замечаю, что улыбаюсь.

– Вот так я и шла через весь город с дурацким змеем в руке.

Мой рассказ, похоже, позабавил Тома.

– Бывают очень классные змеи цвета металлик, – говорит он. – Ваш такой?

– Нет, самый обыкновенный, детский, с черепашкой-мутантом. Он сломался, и я чувствовала себя идиоткой.

Про Джону и Саманту я молчу. Не хочу, чтобы меня хвалили за простой жест дружеского сочувствия, с которым я к тому же сильно запоздала. В трубке слышится сочный смех. Внезапно я и сама начинаю смеяться, вспоминая, как змей парил в лазурном небе. Вероятно, тот, кто называет себя «чудом», прав: когда держишь змея за веревочку, не улыбаться невозможно.

За следующие полчаса мы успеваем перейти от Энни и Олив к работе и семье. Том рассказывает, что вырос в Вашингтоне, его отец служил во Всемирном банке.

– Когда я окончил последокторский курс, мне повезло: подвернулось место в Джорджтауне. Мои родители живут в Мэриленде, родители Гвен – в Вирджинии. Конечно, все четверо души не чают в Олив. Но после аварии я почему-то решил, что нам с дочкой не мешало бы сменить обстановку.

– Лучшего места, чем Париж, для этого просто не найти.

– Да, но, честно говоря, я не уверен, что поступил правильно. Сейчас меня здесь держит проект, который закроется в августе. Тогда мы вернемся в Джорджтаун. Мы оба соскучились по дому.

Я сижу, вытянув ноги, на бетонной лавке возле каменной церкви.

– Чему вы учите студентов?

– Если судить по результатам их тестов, то почти ничему.

Я смеюсь:

– Не скромничайте!

– Я преподаю биохимию будущим медикам. А еще изучаю болезни печени.

– Впечатляет! – говорю я, по сравнению с ним чувствуя себя никчемным существом.

– А вы риелтор. Один из лучших на Манхэттене. Мне Энни рассказывала.

Качаю головой. Хорошо, что он не видит моего смущения. Сейчас продажа роскошных апартаментов людям, которых я даже не знаю, кажется мне совершенно пустым занятием.

– Пожалуй, – говорю я и, к своему собственному удивлению, прибавляю: – Когда-нибудь я сама открою агентство. Маленькое. Я хотела бы работать с покупателями, а не с посредниками. Помогать людям, которые ищут дом своей мечты. Общаться с клиентами лично, как я делала, когда была социальным работником.

Почему-то мне непременно нужно, чтобы Том это знал. Моя сестра, дочери, даже Кертис Пенфилд – все они правы: я сбилась с курса, очень отдалившись от себя настоящей. От той женщины, которой когда-то была. Впервые за много лет я захотела ее найти.

Вгостиной Кейт зажжен камин, из динамиков льется пение Бруно Марса. Сегодня четверг, а значит в «Станге» девушкам подают бесплатные коктейли. Моя сестра намерена идти. Сейчас она наливает нам джин с тоником, а я составляю в посудомоечную машину тарелки после ужина. Прежде чем убрать хлебные палочки в контейнер, беру одну, надкусываю и танцую с ней по кухне, подпевая Бруно. Почувствовав на себе взгляд Кейт, останавливаюсь и, шмыгнув носом, спрашиваю:

– Что такое?

– Ты, я вижу, все еще там, – отвечает сестра, не переставая меня разглядывать.

– О чем ты?

Она только улыбается.

За квартал от «Станга» я начинаю чувствовать особую энергетику этого места. Люди идут навстречу музыке, доносящейся из старого кабачка, как будто их околдовало пение сирен. Меня охватывает забытое чувство радостного возбуждения, за которым следует стыд: нечего мне делать в этом баре, я не имею права развлекаться. Моя дочь пропала без вести. По моей вине.

– Идем, – поторапливает меня Кейт.

Может, сегодня я получу от Кристен какой-то знак? А может, она просто выскочит из-за барной стойки с криком: «Сюрприз!» При этой мысли мне становится трудно дышать, но сестре я, конечно, ничего не говорю. Ее ответ известен мне заранее: «Надо двигаться дальше».