Эйнштейн - Максим Чертанов

Сперва Роберт Шульман, один из тех, кто первым изучал письмо, подумал, что это фантазия Илзе. Но ей все-таки было не 12 лет, и Шульман впоследствии сказал, что, видимо, «Эйнштейну было все равно, на ком жениться». Биограф Вальтер Айзексон[22] убежден, что это фантазия и девушка хотела вызвать ревность у Николаи, которым была увлечена. «Страшилки» (Акимов): «Ходили сплетни, будто Альберт одновременно жил со всеми тремя членами семьи Лёвенталь, т. е. он спал не только в постели Эльзы и Ильзы, но также и Марго, младшей дочери Эльзы. Нам точно известно, что 42-летняя мать не возражала, чтобы ее 39-летний возлюбленный жил с ее 20-летней дочерью. А раз так, то не было бы большим грехом, если бы мать позволила ему спать и с ее младшей, 18-летней, дочерью». Денис Оверби: «Если бы он был сейчас рядом, я хотел бы выпить с ним пива, но не думаю, что я стал бы знакомить его с моей сестрой».

Тут мы имеем уравнение со сплошными неизвестными, и, чтобы его решить, надо вводить не одну гипотетическую лямбду, а десять. Может, он давно уже влюбился в Илзе. Шульман говорит, что ему «было все равно на ком жениться». Из письма Илзе это не следует: она дает понять, что при ее согласии Эйнштейн выбрал бы ее. Все обыденно: любил старуху, вдруг увидел молодуху и… Получив отказ Илзе, он все-таки женился на Эльзе, потому что скомпрометировал ее? Но, женись он на ее дочери, бедная Эльза стала бы еще большим посмешищем. Скорее уж он так сильно был влюблен в Илзе, что готов был жениться на ее матери, лишь бы быть с нею рядом. Затея, прямо скажем, неумная: жить рядом с нелюбящей и ради этого терпеть нелюбимую. 21 марта 1955 года он писал о Бессо: «Больше всего меня восхищала его способность жить долгие годы не только в мире, но и в подлинном согласии с женщиной — эту задачу я дважды пытался решить и оба раза с позором провалился…»

12 июня он заключил предварительное соглашение о разводе с Милевой, и тут его позвали работать в Цюрихский университет. Но Эльза была категорически против. Тогда он отказался, однако принял приглашение приезжать в Цюрих с лекциями дважды в год на месяц-полтора. (Эльзе и это не понравилось.) Обещал Гансу в июле поехать с ним в Альпы, но передумал. 15 июня Ганс писал с раздражением: «Будь добр, объясни мне, почему ты не приедешь, в конце-то концов», и сообщал, как расстроен восьмилетний Эдуард. 19 июня отец отвечал так: «Ты едва ли сможешь понять, почему я не приеду. Этой зимой я был так болен, что пролежал в постели два месяца. Мне готовят специальную еду и мне нельзя двигаться. Поэтому я не могу жить с тобой в отелях и путешествовать. К тому же я поссорился с Анной Бессо и не хочу снова беспокоить доктора Цангера…» (В тот же день — Эдуарду в санаторий: «Гуляй побольше, чтобы выздороветь, и не читай слишком много, пока не вырастешь».) Ганс отнесся с пониманием, переписку не разорвал, рассказывал, как ставит опыты с электричеством. Отец звал его в Германию, он отвечал рассудительно: «Мой приезд в Германию так же невозможен, как твой в Швейцарию, потому что у нас дома я единственный, кто может ходить по магазинам».

29 июня Эйнштейн с Эльзой и ее дочерьми отправился на морской курорт Аренсхоп. Не хочется думать, что он отказал сыну ради того, чтобы побыть с Илзе: лазать по горам ему и вправду было тяжело. Но он мог просто приехать и пожить в Швейцарии рядом с Гансом, никуда не лазая? Мог, конечно, но с его точки зрения — не мог; когда Цангер уговаривал его вернуться в Цюрих, он отвечал, что это невозможно: «там находится главное препятствие, из-за которого я не могу там быть, как бы мне ни хотелось видеть сыновей». Он опять был в депрессии и 20 августа описал Бессо свой сон: будто бы он перерезал себе горло опасной бритвой. Побег в «космическое» не удался…

24 августа вернулись в Берлин, 31-го Эйнштейн отправил адвокату Милевы официальное письмо с признанием в супружеской измене и немного успокоился: написал статью о знаменитом «парадоксе часов» или «парадоксе близнецов» — «Диалог по поводу возражений против теории относительности». Помните, по СТО — движущийся и стоящий равноправны, и если у первого время замедляется относительно второго, то у второго — относительно первого; близнец, улетевший в космос, не должен, вернувшись, застать брата стариком: они оба останутся молодыми. Никакие близнецы в космос еще не летали, но Эйнштейну давно и многие предъявляли претензии: почему он везде пишет, что время на самом деле замедлится лишь у движущегося объекта? Он пояснил, что авторы «парадокса» не учли гравитацию: движущийся предмет, прежде чем выйти на равномерное прямолинейное движение, должен сперва ускориться, так что равноправной системой по отношению к оставшейся на Земле он уже не будет. (Впоследствии опыт доказал: часы, летавшие на самолете, действительно отставали от часов, стоявших на земле: ведь самолет взлетал ускоряясь.) И примерно тогда же он начал думать о Единой Теории Всего.

Он написал всё о гравитационных взаимодействиях; Максвелл, Пуанкаре, Лоренц и он сам написали всё о электромагнитных. А больше никаких в природе и нет. (Два других вида взаимодействий были открыты уже после его смерти: сильное, отвечающее за стабильность атомных ядер, и слабое, отвечающее за распад частиц.) Тяжелые объекты создают вокруг себя гравитационное поле. Заряженные — электромагнитное. Не может быть, чтобы эти два поля не имели общего происхождения и общих законов; их можно и должно открыть. Гравитационное поле неразрывно связано с геометрией; оно и есть геометрия. Но даже в гравитационных уравнениях ОТО чисто геометрична лишь левая часть, где время и пространство, а правая, где материя — поля, леса, собаки, кошки и звезды — записана в виде тензоров, — нет.

Электромагнетизм же к геометрии вообще никто не пытался сводить. А надо. Надо геометризировать всё — и поля, и материю — и засунуть это всё в единую систему уравнений. В их левой части будут гравитационное и электромагнитное поля, а в правой — всё, что в них живет и движется: электрические заряды и существа, обладающие массой. «Каждый звук такой композиции, будучи мелодичным и гармоничным, должен был бы удостоверить свое родство с этой заранее данной основой. Ни один бы не повторился, пока не появились все остальные. Ни один бы не прозвучал, не выполняя своей функции в общем замысле. Не было бы никаких самодовлеющих нот». И в кружевной пене этих уравнений — раз уж в них будет всё — проявятся и кванты, ранее загадочные и непостижимые, а теперь строго спеленутые правилами геометрии. Он назвал все это Единой теорией поля. Над такой теорией думал и немецкий математик Герман Вейль. Но пока ни до чего не додумались. Эйнштейн — Вейлю, 27 сентября 1918 года: «Я тоже пытался придумать разные штуки, но каждый раз руки у меня опускались».

В сентябре Эйнштейн впервые получил от Нобелевского комитета предложение выдвинуть кого-нибудь на премию; он назвал Планка. Планк — его; его также назвали Варбург, Лауэ, Сванте Аррениус. Премию присудили Планку.

Есть нечего, денег нет, войну, которую так радостно начинали, теперь надо хоть как-то заканчивать: 29 сентября перемирие с Антантой заключила Болгария, 30 октября — Турция, 3 ноября — Австро-Венгрия. Премьер-министр (рейхсканцлер) Германии принц Максимилиан Баденский в ответ на требования противника изменить конституцию и убрать кайзера сказал, что постарается «что-нибудь реформировать». В октябре вконец истерзанные немцы заявили о прекращении огня. Но уже после этого руководство ВМС затеяло бой с британскими кораблями. В Киле восстали матросы; за несколько дней «беспорядки» охватили большую часть страны. 9 ноября Вильгельм II под давлением начальника генштаба Гренера бежал. В тот же день Максимилиан Баденский заявил о его отречении (на самом деле Вильгельм отрекся 28 ноября в Нидерландах), подал в отставку и передал должность рейхсканцлера депутату Фридриху Эберту.