Дьявольская рулетка - Себастьян Фитцек

— Все хорошо, милая?

— Это твоя вина, мама, — всхлипывала Китти. Она была совершенно не в себе. — Мне было так надежно в моем укрытии, но ты….

— …злоупотребила моим доверием, — закончил фразу Ян, отобрав у Китти трубку. — Могу спросить, что это означает? Вы что, уже свою собственную дочь послали шпионить?

— А нам обязательно говорить об этом по радио? — спросила Ира, которая вдруг осознала, что этот разговор тоже звучит в эфире.

— Отчего же нет? В правилах ничего не изменилось. Все, что мы обсуждаем, может слышать каждый. Итак, Ира, что все это означает? И не говорите мне, что это случайность.

— Но это так. Я до сегодняшнего дня не знала, что моя дочь работает стажером на радио. Она, незамеченная вами, спряталась на кухне.

Ян еще не произнес ни слова, но Ира почувствовала, что он отдаляется от нее. И она решилась на ответную атаку, пока еще было время. Сейчас придет Штойер и отстранит ее.

— А почему я вообще должна засылать к вам Китти? И как бы я могла это сделать? Нет, она лишь по чистой случайности оказалась не в то время не в том месте. Так же, как водитель UPS. Я права?

Если даже она и заставила его нервничать, он этого не показал.

— Вы слишком много говорите, — проворчал он.

— Дайте-ка мне мою дочь еще раз.

— Я полагаю, Ира, вы сейчас не в том положении, чтобы выставлять требования.

— Пожалуйста.

Следующие слова Яна она едва могла понять. Его голос доносился издалека. Должно быть, он убрал от себя микрофон.

— Она не хочет с вами разговаривать, — объяснил он.

— Китти, если ты слышишь меня…

— И она больше не может вас слышать. — Голос Яна звучал теперь ясно и отчетливо. — Я выключил громкоговоритель в студии, и наушники теперь только у меня. Вам же ясно одно, Ира: это будет наш последний телефонный разговор. Мы оба это знаем.

Рука Иры судорожно сжалась в правом кармане брюк. В приступе паники она рванула заклепку большого наружного кармана на бедре и сунула туда кулак. Хотя в той буре, что бушевала в ней, это тоже ничем не помогло бы.

— Прошло лишь несколько часов, а вы уже многого добились: никто больше не хочет вашего присутствия здесь. Руководитель операции сейчас отстранит вас от переговоров, поскольку вы вовлечены в ситуацию лично. Я тоже чувствую себя обманутым. Никто больше не хочет с вами разговаривать. Даже ваша собственная дочь яростно трясет головой, когда я хочу дать ей телефонную трубку. Можете со мной поделиться, Ира, как вам это удалось?

Ира вздрогнула: дверь центра переговоров распахнулась. Оттуда, тяжело шагая, появился Штойер в сопровождении двоих служащих в форме. Его мокрые от пота волосы прилипли ко лбу. Пока он ничего не говорил, будучи не настолько глупым, чтобы арестовать ее перед включенными микрофонами. Но он уже был готов к этому. Если Ира и могла еще что-то предпринять, чтобы помочь своей дочери, то ей оставался лишь этот последний телефонный разговор.

— Послушайте, Ян, вы же психолог и понимаете, что должны отпустить мою дочь.

— А как одно связано с другим?

— Моя дочь еще не преодолела травму от самоубийства Сары. С тех пор она больше со мной не разговаривает.

— Это я заметил. Виноваты в этом вы?

— Боюсь, что да.

— Почему?

Ира закрыла глаза. Обрывки фраз из последнего разговора с Сарой снова всплыли в ее памяти.

«Ты ведь не будешь принимать никаких таблеток?»

«Нет, мамочка».

— Я ведь уже рассказывала, как Сара мне позвонила. Незадолго до своей смерти.

— Да. Вы ехали в поезде. Связь была плохая. Но я вообще-то не думаю, что мне захочется выслушивать это еще раз.

— И все же подождите. Вы можете, конечно, сразу бросить трубку, но вам следует знать, что происходит среди заложников. Китти лабильна. Она может создать вам проблемы.

— Что ж, прекрасно. А как это связано с последним телефонным разговором?

— Я совершила самую грубую ошибку, какую только может совершить переговорщик. — Ира подыскивала правильные слова и не находила их. Не было ничего, что могло бы смягчить следующие слова. — Тогда я задавала неправильные вопросы. И по-настоящему не слушала.

«Ты ведь не пойдешь туда», — думал Дизель, через несколько минут стоя у очередной незапертой двери.

Марта Домковиц не расслышала его многократных звонков, что его не слишком удивило, учитывая громкие звуки рэпа. В данный момент диджей из Бруклина желал своей жене заполучить все заразные болезни мира.

— Ты, должно быть, рехнулся, — сказал Дизель самому себе, переступая наконец порог квартиры.

Позже он будет отрицать, что чувствовал что-то иное, кроме любопытства, которое шаг за шагом влекло его дальше по коридору. На самом деле страх в глубине его существа заглушал даже речитатив, который становился громче с каждым метром, приближавшим его к гостиной старой дамы. В противоположность совершенно пустой квартире Леони это помещение отличалось уютом. Ковровое покрытие кремового цвета с высоким ворсом простиралось от стены до стены и приглушало каждый шаг. Ему бросились в глаза два небольших комода в стиле бидермайер[27] из ореха с прожилками. Мария Домковиц, кажется, весьма заботилась о качестве своей мебели. Дизель в этом не разбирался, но оценил то, что отполированные до блеска старинные вещи были настоящими. И дорогими.

Он остолбенел.

И его страх усилился.

В конце длинного холла старой постройки на полу лежало нечто, столь же мало подходящее к общей картине, как и оглушительная музыка в стиле хип-хоп. Приблизившись, он убедился, что ему не почудилось. Перед ним лежала вставная челюсть. А рядом пачка новеньких банкнот по пятьсот евро.

Дизель присел на корточки и оглядел находку. «Не дотрагиваться!» — одернул он себя. Он вовсе не хотел, чтобы в чужой квартире обнаружили отпечатки его пальцев на пачке купюр.

А это что такое?

Если б он не присел, то никогда не обнаружил бы всего остального. Дизель обернул вокруг руки носовой платок и извлек из-под шкафа разорванную на куски картонную обувную коробку. Коробка выглядела так, словно кто-то взорвал в ней петарду. Крышка отсутствовала, бока были разодраны, содержимое перемешалось и рассыпалось по полу, едва он потянул коробку к себе. Среди прочих документов ему бросились в глаза удостоверения личности. Дизель снял резинку, которая скрепляла вместе два документа. В ту же секунду музыка смолкла. Увы, лишь на несколько секунд. Потом зазвучала новая песня. На этот раз еще громче. Хор на подпевке скорее стонал, чем пел.