Голос одиночества - Ян-Филипп Зендкер

Она хотела возразить, но промолчала. Да Лун был ее отец, и он принял решение. Инь‑Инь не осмелилась ему перечить, хотя и знала после беседы с адвокатом Гао, что отец ошибается.

Нечего терять только мертвым.

Я очень любила рыбу. Кто хоть раз в жизни жевал кору от голода, не слишком разборчив в еде, ты знаешь это. Угри, сомы и раки имели тот же вкус, что и всегда. И костей в них было сколько положено – ни малейшего основания для подозрений. Я радовалась каждому кусочку, а он нес в себе смерть. Раньше я не думала, что она так коварна, что она не имеет ни вкуса, ни запаха. Дохлые рыбы плавали брюхом кверху. Иногда их было больше, иногда меньше. Собачьи ребра торчали из земли, как скрюченные когти. Или я должна была истолковать это как предупреждение? Но проницательность никогда не была моей сильной стороной. Теперь я понимаю далеко не все, что вы говорите, но вполне достаточно, чтобы догадаться, чего ты хочешь, Да Лун: подать на комбинат в суд. Хочешь добиться наказания виновных. Милый Да Лун, ты забыл, где мы с тобой живем? Или, чего доброго, повредился рассудком от горя? Ах, если бы я только снова обрела дар речи, пусть на минутку, чтобы только привести тебя в чувство… Инь‑Инь права, и Сяо Ху рассуждает здраво. Каким бы ни было решение судьи, оно не вернет меня к жизни. К тому же ты все равно не выиграешь этот процесс. Мы уже никогда ничего не сможем выиграть, Да Лун. Все, что нам остается, – перехитрить, одурачить их, улизнуть от них, наконец. Но нам их не победить. Мы народ, страдающий от амнезии. Стоит только приказать – и мы так легко забываем свое прошлое. Его у нас нет. Или наоборот – мы живем только в прошлом и так глубоко ушли в него, что все его ошибки, беды, страдания стали делом привычным и никому не придет в голову докапываться до их причин. Мы слишком притерпелись к боли. Мы решили, что нам позволено перечеркнуть собственную историю. Как будто дерево может расти без корней! Мы забыли, что стоим на плечах предков. Кому сейчас есть дело до отравленной воды в озере или до старой, беспомощной женщины и младенцев, которые рождаются уродами?

Познавший людей – мудр,

познавший себя – просветлен.

Победивший людей – силен,

себя – всемогущ.

Так будь же всемогущим, мой милый Да Лун, пересиль себя. Подави в себе эту неуемную тягу к мести, к справедливости. Я понимаю, что Лао‑цзы вкладывал в свои слова совсем другой смысл, но сегодня мне нужен именно этот. Как иначе разъяснить тебе, что только глупец требует невозможного? Мне осталось не так много времени, я это чувствую. Силы изменяют мне. Неужели это смерть? Вот о чем мне надо было петь, пока был голос. Но что я тогда знала? Они держали нас за дураков. Заставляли петь, говорить и слушать не то, что нужно. Нас обманывали. Мы отдали им самое ценное, что у нас было, – наше доверие, а они обошлись с ним самым бессовестным образом. Что может быть хуже? А ты требуешь возмездия за старую больную жену.

Когда они пересекли границу Шанхая, Пол вытащил из кармана салфетку Вана и визитку и сличил цифры. Только сейчас он заметил, что у адвоката сингапурский код. Пол взял мобильник Инь‑Инь и внимательно набрал номер.

– Да?

– Меня зовут Пол Лейбовиц.

– Кто вы? Кто дал вам мой номер? – раздался раздраженный голос в трубке. Полу захотелось тут же завершить разговор.

– Господин Гао Цзиньтао из Иу.

– Хорошо. И чего вы хотите? – уже спокойнее спросил адвокат.

– Мне нужно с вами увидеться. Как можно скорее, если только для этого мне не придется лететь в Сингапур.

Мужчина молчал.

– Где вы?

Все тот же приказной тон.

– В машине. На пути в Шанхай.

– Можете подъехать ко мне в офис завтра к десяти утра?

– Могу. А куда?

– Набережная Вайтань, два. Раньше в этом доме был Шанхайский клуб.

– Мы приедем вдвоем.

– Нет проблем. Только не опаздывайте, у меня мало времени.

Пол вернул Инь‑Инь телефон. Она убрала его, не задавая вопросов, снова погрузилась в мягкое сиденье и отвернулась к окну. Пол внимательно разглядывал ее. Волосы собраны в узел и закреплены палочкой‑заколкой. Непослушная прядь упала на лицо. До него будто впервые дошло, как же она молода. Лицо ее оставалось гладким, несмотря на усталость, – ни единой морщинки, ни вокруг глаз, ни у рта. Красивая молодая женщина, по возрасту годящаяся ему в дочери. Она показалась Полу такой хрупкой, что защемило сердце. Вот уже третьи сутки они не разлучаются ни на минуту. И сколько всего было пережито за это время! Пол вспомнил, с каким лицом Инь‑Инь рассказывала о смерти сына своей подруги детства. И как смеялась проказам школьного «комика» Вана. «Не староват для тебя?» – спросил тот, кивая на Пола… Как же она дрожала после того случая в отеле… Пол чувствовал, что сроднился с ней, как будто знал ее долгие годы, и теперь спрашивал себя, испытывает ли она нечто подобное к нему? Больше всего ему хотелось сейчас обнять ее, но он сдерживался из опасения быть неправильно понятым.

– Не хочешь заглянуть ко мне на чашку чая? – вдруг спросила Инь‑Инь.

– С удовольствием, – ответил Пол, удивившись сходству их мыслей.

Водитель как раз поворачивал на Чанлэ Лу. На углу Фуминь Лу машина остановилась.

Инь‑Инь купила поме́ло, бананов и упаковку арбузных семечек и повела Пола по лабиринту переулков, улочек и внутренних дворов.

Ее квартира располагалась на третьем этаже неприметного дома постройки двадцатых годов. Она оказалась довольно тесной. Пола удивил царящий в ней беспорядок. В узеньком коридоре на полу валялись газеты. На бельевой веревке висели носки и майки. На столе стояла миска с остатками лапши.

– Прости, это все моя соседка Лу, – развела руками Инь‑Инь. – Ее неопрятность сводит меня с ума.

Она проводила Пола в свою комнату и ушла на кухню готовить чай. Пол огляделся. Узкая кровать стояла незастеленной. На маленьком письменном столе громоздились кипы бумаг и книг. Лишь прислоненный к нотному пюпитру футляр от скрипки выдавал профессию хозяйки. На натянутом под самым потолком шпагате на плечиках висело необыкновенно элегантное ципао. На единственном в комнате стуле лежала куча белья. Пол сел на пол и скрестил ноги по‑турецки. Он чувствовал себя вполне комфортно среди этого хаоса, так напоминавшего обстановку его собственной комнаты лет двадцать пять тому назад. На кухне Инь‑Инь громыхала посудой. За стенкой соседи как будто играли в маджонг. Где‑то внизу, на улице, выводил трели старьевщик, пока его не перебил не менее заливистый голос точильщика. Как это было не похоже на Ламму! И как странно, что Полу все еще не хотелось домой.

Инь‑Инь принесла чай, устроилась напротив Пола на кровати и остановила на нем взгляд, который тот никак не мог истолковать. Пол уже не помнил, когда в последний раз вот так сидел в комнате один на один с молодой женщиной. В душу его закралось беспокойство, совершенно не соответствующее настроению этой их встречи.