Своя Беда не тянет - Ольга Степнова

— Элка, черт тебя побери!

Понятия не имею, что буду делать, если это не Элка. Мне показалось, что я вечность шарил по косяку в поисках выключателя. Наконец нашел плоскую кнопку, нажал и одновременно зажмурился, чтобы не сразу увидеть, что я напрасно разорил это цыганское гнездо. Вспыхнул свет через веки, и я разлепил их медленно, как в детстве, когда мне обещали, что под елкой будет подарок.

Подарок сидел на железной кровати, весь обмотанный скотчем с тщательностью, которую проявляют к грузам, которые нельзя кантовать. Под плотным слоем прозрачной ленты несомненно была Элка, и судя по выражению ее лица, она была не очень рада меня видеть. С нее не сняли очки, зато запечатали рот широким скотчем. Я подошел и дернул ленту изо всех сил. Стон слился с воплем — никогда не слышал, чтобы Элка так орала. Кожа вокруг ее губ стала ярко красного цвета, словно там долго стоял горчичник.

— Спокойно, Элка, это эпиляция. Я Дубровский, — нашел силы пошутить я.

— Только я не Машка, — огрызнулась она.

— Не Машка, — не стал я перечить, отдирая от нее метры прозрачной ленты и сворачивая ее в липкий большой рулон.

Она была в своей расстегнутой дубленке, майке, джинсах и тапках на босу ногу.

— Как ты здесь очутился?

— Это ты как здесь очутилась!

— Господи! Ты все мне испортил!

— Я?! — Я замер на секунду, потом стал заматывать ее скотчем в обратном направлении. Он плохо прилипал, но ничего, я справлюсь.

— Эй! Что ты делаешь?!

— Отыграю все назад, чтобы ничего тебе не портить! Сиди в цыганском сарае, связанная по рукам и ногам, получай свой кайф. — Я попытался заклеить ей рот.

Беда лягнула меня в колено, тапка слетела с ее ноги. Конечно, она попала в простреленную ногу. Я заорал как теленок на бойне.

— Ты чего? — удивилась Беда.

— Я?! Понимаешь, прогуливался ночью по юго-западному жилмассиву, вдруг вижу — дом красивый. Думаю, дай зайду, может, там моя Элка сидит, чаем угостит. Пока шел, пулю словил, представляешь?

— Низковато целились, — огрызнулась она, и сама стала выпутываться из липкого плена.

Я приладил ей тапочку обратно на ногу.

— Так что я тебе там испортил?

— Все!!! — заорала она. — У меня наклевывался классный материал о двух враждующих группировках, делающих деньги на наркотиках! Классный! Я бы всех умыла! Урыла! Репортаж из логова цыганского наркобарона!

— Слушай, они, что, и правда, давали тебе интервью за чашечкой чая? Здорово тебя упаковали перед угощением! Как тут все изысканно… Из ложечки поили?

— Заткнись!

— Уходим! Времени мало!

Я подскочил к окну, Беда, на плохо гнущихся ногах, заковыляла за мной.

Но вдруг дверь резко открылась, и ствол автомата указал нам на железную койку.

— А ну, не дергаться! — приказал знакомый голос старого цыгана.

Ствол принадлежал «калашу», и дергаться мне расхотелось. Элка тоже забыла про свой гонор и свое красноречие, она уселась на железную сетку как примерная девочка и потупила глазки.

В дверном проеме возник цыган. Овчинный тулуп на плечах, седая шевелюра, глаза — наверное, когда-то черные, а теперь тоже седые и жесткие. Мне не сильно хотелось проверять, хватит ли у него духу дать очередь, очень уж он привычно держал «калаш» правой рукой у бедра.

— Не дергаться, — снова сказал он и закрыл за собой дверь, словно жалея тепла этой плохо протопленной кухни. — Не дергаться! — заело его.

— Да кто дергается-то, батя? — показал я мирные намерения, подняв руки вверх. Элка, стрельнув в меня глазами, тоже задрала руки.

— Оружие есть?!

— Нет! — замотал я головой.

— Нет! — бодро подтвердила Элка. Бывают редкие моменты в жизни, когда она предпочитает мне не перечить. Только ради этого стоило постоять под дулом «калаша».

— Так все-таки вы от Кондрата, — мрачно сказал цыган.

— Нет, Яков, нет, — ласково пропела Элка.

— Банда! — заорал вдруг цыган. — Банда! Не по закону живете! Я в ваши дела лезу?! В дома ваши врываюсь? Дитям носы ломаю? — Он так затряс автоматом, что я зажмурился, ожидая очереди. Но повисла тишина, и я осторожно поинтересовался у Беды:

— Элка, это ты цыганских детей калечишь? Тогда понятно, почему тебя спеленали.

— Мы не от Кондрата, Яков, — сказала Элка тоном, о котором я мог только мечтать, когда мы жили вместе. — Никто из нас не претендует на ваше место под солнцем. Отпустите нас! Я журналист, а это — мой друг.

— Друг! — мне тоже хотелось с ней во всем соглашаться. Обыскивать он меня сейчас не будет — побоится опустить автомат.

Интересно, куда подевался научный сотрудник? Интересно, сколько в доме мужчин и оружия? Интересно, на что я рассчитывал, в одиночку штурмуя этот притон?

— Сидеть! — приказал мне цыган, и я сел рядом с Элкой на продавленную сетку. Под моим весом она опустилась практически до пола, колени оказались выше головы, и я подумал о том, что из такого положения ничего не смогу предпринять, даже если представится удобный момент.

— Значит, ты журналистка, — мрачно сказал Яков. — А это твой друг. Но это же глупость. Хочешь сказать, что приперлась на барахолку и поймала за подол Ляльку, чтобы взять у нее интервью о том, как она торгует наркотиками?

— Ну, дура я, дура! — буркнула Беда. — Вам не нужно было меня выслеживать и пихать в свой джип вместе с собакой. Мне нет дела до передела вашего гнусного рынка сбыта, я не знаю Кондрата, это не он меня заслал! Я журналист! Хотела сделать статью о… цыганской диаспоре. Как живете, обычаи. А вы меня за шиворот и в джипяру! Говорила же, — она вдруг голосом набрала обороты, — я не последний человек в городе! И меня нельзя держать взаперти сутки. Меня спохватятся! И не Кондрат за мной придет, а большие парни из ОМОНа. Много больших парней. Ваш дом окружен, сдавайтесь, — ляпнула она совсем не тем тоном, которым нужно было это сказать.

Я перестал дышать и приготовился к смерти. Яков вдруг побледнел, опустил автомат и спросил меня с укором старого человека:

— Так зачем дитям носы-то ломать? Прихожу, возле сарая лежит мой внук, кровище хлещет, нос переломан.

Я вдруг понял, что это ребенок пытался вытащить меня из окошка за ноги, а я лягнул его.

— И старший сын пропал, где он?

Наверное, парень в кладовке до сих пор сидит тихо. На его месте я бы тоже так сделал.

Я понял, что Яков не будет стрелять, вытащил из кармана «Магнум» и приказал цыгану:

— Оружие, наркотики, все… сдать!

Яков бросил автомат к моим ногам. Беда уставилась на меня так, будто видела впервые. Вернее, уставилась на мой «Магнум». Я уже стал потихоньку привыкать, что он мой. Она подхватила «калаша» с видимым удовольствием.