Голубиный туннель - Джон Ле Карре

* * *

А потом была история с президентом Италии.

Когда мне позвонил атташе по вопросам культуры из итальянского посольства в Лондоне и сообщил, что президент Коссига мой поклонник и хотел бы пригласить меня в Рим — отобедать в Квиринальском дворце, я прямо сиял от гордости, какую дано испытать лишь избранным писателям. Пошевелил ли я хоть пальцем, чтобы узнать о политической стратегии Коссиги, о его репутации в Италии на тот момент? Что-то не припомню. Я просто был на седьмом небе.

Возможно, какая-нибудь из моих книг нравится президенту особенно, спросил я, смущаясь, у атташе по вопросам культуры. Или он благоприятного мнения о моем творчестве в целом? Атташе обещал узнать. И исправно сообщил мне название книги: «Шпион, выйди вон!».

Возможно, его превосходительство господин президент предпочтет издание на английском языке или все-таки, для простоты чтения, итальянский перевод? Ответ поразил меня в самое сердце: президент предпочитает читать мои книги на моем родном языке.

На следующий день я отнес экземпляр избранного сочинения в самую модную тогда в Лондоне переплетную мастерскую — к господам Сангорски и Сатклиффу, чтобы они, сколько бы это ни стоило, сделали обложку из лучшей телячьей кожи — цвета королевский синий, насколько помню, с золотым тиснением имени автора на видном месте. В то время британские книги изнутри частенько выглядели ветхими, даже будучи совсем новенькими, поэтому мой роман сделался похожим на ценную старинную рукопись в новом переплете.

На титульный лист я нанес дарственную надпись: Франческо Коссиге, президенту Республики Италия. А дальше мой литературный псевдоним — весьма отчетливо. И наверное, добавил свое почтение, или глубочайшее уважение, или вечную преданность. А прежде чем выразить то, что в конце концов выразил, я наверняка долго думал над подходящей формулировкой, делал черновые варианты и только потом начертал исторические слова.

И наконец, захватив свою книгу в переплете, я отправился в Рим.

Отель, который для меня выбрали, кажется, назывался «Гранд» — точно не помню, но прекрасно помню, что спал я плохо, к завтраку не притронулся, зато долго смотрелся в зеркало, недовольный своими волосами, топорщившимися в разные стороны — видимо, от волнения. А еще, спустившись в холл, я вроде бы купил шелковый галстук по астрономической цене в маленьком стеклянном бутике — у консьержа были от него ключи.

Задолго до назначенного времени я уже слонялся у входа в гостиницу, ожидая, что за мной пришлют автомобиль с шофером и каким-нибудь представителем пиар-отдела — на большее не рассчитывал. И уж совсем не был готов увидеть вытянувшийся вдоль крыльца сверкающий лимузин с занавешенными окнами в сопровождении отряда полицейских в белом с синими мигалками и воющими сиренами. И все это ради меня одного. Я сел в лимузин и вскоре — пожалуй, быстрее, чем мне хотелось бы — сошел на берег, сверкающий фотовспышками. А когда поднимался по грандиозной лестнице и проходил мимо важных мужчин в очках и средневековом одеянии, те вытягивались по стойке смирно.

Должен объяснить, что до сих пор не могу здесь установить связь с реальностью — в том смысле, в каком мы все ее понимаем. То место, те события по сей день представляются мне результатом некоего временнóго искажения. Вот я стою в зале невероятных размеров, совсем один, сжимаю рукой книгу в переплете от Сангорски. И думаю: кто соразмерен таким масштабам? Ответ приходит в образе мужчины в сером костюме, который не спеша спускается по великолепной каменной лестнице. Именно таким и должен быть итальянский президент. Он чрезвычайно элегантен, приветствует меня тепло и ласково на смешанном англо-итальянском, приближается и протягивает ко мне руки, излучая радость, уверенность, покой и силу.

— Мистер Ле Карре! Всю жизнь… Каждое ваше слово… Каждый слог помню, — он счастливо вздыхает. — Добро пожаловать, добро пожаловать в Квиринал!

Я бормочу слова благодарности. Позади нас собирается призрачная армия мужчин средних лет в серых костюмах, из уважения близко они не подходят.

— Быть может, прежде чем подняться наверх, вы позволить и я показать вам некоторые достопримечательности дворца? — спрашивает хозяин все тем же текучим голосом.

Я позволяю. Бок о бок мы движемся по величественному коридору с высокими окнами, обращенными к вечному городу. Серая армия бесшумно следует за нами на почтительном расстоянии. Хозяин ненадолго останавливается, чтобы немного меня развеселить:

— Справа от нас мы видим маленькую комнатку. Здесь мы держали Галилео, пока он не отказался от своих взглядов.

Я усмехаюсь. Он усмехается. Мы идем дальше и снова останавливаемся — на сей раз у огромного окна. Весь Рим у наших ног.

— А сейчас слева от нас Ватикан. Мы не всегда были согласны с Ватиканом.

И снова мы обмениваемся понимающими улыбками. Потом заходим за угол. И ненадолго остаемся одни. Я дважды быстро провожу рукой по телячьей коже от Сангорски — вытираю пот — и протягиваю книгу моему хозяину.

Это вам, говорю.

Он берет книгу, милостиво улыбается, любуется ею, открывает, читает дарственную надпись. И возвращает мне.

— Очень красиво, — говорит. — Почему бы вам не подарить ее президенту?

* * *

Об обеде я мало помню. То есть забыл, что мы ели и пили, но, без сомнения, нечто изысканное. Мы сидели за длинным столом — человек тридцать, в том числе призрачная серая армия, в средневековой мансарде божественной красоты. Президент Франческо Коссига, унылый человек в затемненных очках, сидел, ссутулившись, посередине. Несмотря на уверения итальянского атташе по вопросам культуры в Лондоне, Коссига, похоже, почти не владел английским. Поэтому свои навыки демонстрировала переводчица, тоже присутствовавшая за столом, но в конце концов мы с Коссигой нашли общий язык — французский — и надобность в ней отпала. Скоро я понял, что она переводила не только для нас двоих, но и для серой армии, расположившейся по обе стороны от нас.

Не помню, как дарил книгу в переплете из телячьей кожи во второй раз, хотя подарить, конечно, должен был. В памяти осталась лишь главная тема нашего разговора, который был не о литературе, искусстве, архитектуре или политике, а о шпионах, и вел его Коссига так: поднимал голову, требовательным тоном задавал внезапный и непредсказуемый вопрос и пристально, беспокойно и напряженно смотрел на меня сквозь затемненные очки.

Может ли общество вовсе обойтись без шпионов, желал он знать. Что я думаю? И каким образом демократическое государство — абстрактное демократическое государство — должно шпионов контролировать? Как Италии следует их контролировать? Будто бы Италия — особый случай, не демократическое государство, а просто Италия — курсивом. Какого я мнения — только, пожалуйста, без обиняков, своими словами — об итальянских спецслужбах en général[27]? Не зря они едят свой хлеб? Деструктивная они сила или конструктивная, как по-моему?