Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен

но из нашей спортивной школы и впрямь вышли чемпионка мира по лыжным гонка и чемпион Олимпийских игр по биатлону. Увы, это были не мы с Серегой. Ну и пусть. Как говорил Джек Николсон в «Полете над гнездом кукушки»: «Мы по крайней мере попытались»…

Я до сих пор фанат лыжного спорта. Если бы мне пришлось открыть свою фирму и набирать в команду спортсменов – я бы набрал лыжников. Выносливые. Сильные. Терпеливые. Мудрые. Расчетливые. Уживчивые.

Трудно понять, характер ли влечет человека в лыжный спорт или сам спорт делает из человека лыжника. Но неоднократно убеждался, если мужчина лыжником стал, то успешное будущее ему обеспечено. Разумеется, если не попадет под замес обстоятельств непреодолимой силы. Выносливость лыжника фантастична. Всегда один на один с собой, без погоняла в лице тренера, без воплей болельщиков, он сам выбирает предел возможного и невозможного на трассе. Беспощадная борьба с самим собой начинается со старта и заканчивается только на финише.

…Смертельная усталость накатывает еще в середине пути. Есть проверенный способ придать устойчивость своему существованию – выбрать какой-нибудь ориентир на трассе и дать себе слово, что свалишься после него в сугроб и наконец-то спокойно умрешь, потому что терпеть больше невозможно, потому что насос в груди вот-вот разорвется к чертовой матери и кровь брызнет из ушей и носа, потому в бок кто-то воткнул кинжал и проворачивает его, потому что глаза слипаются ото льда, икры сводит судорога, а воздуха хватает на полсекунды… Но вот ориентир позади, а гонка продолжается и невозможно объяснить, откуда взялись силы продолжить ее и почему не наступила неминуемая и такая желанная смерть, а руки толкают и толкают палки, а ноги не подгибаются, лыжня по-прежнему бежит навстречу, какие-то фигуры машут тебе руками, а вот, слава Тебе Боже, долгожданный спуск, можно присесть и выдохнуть из легких углекислоту, а впереди новый, крутой подъем и новая цель, после которой точно уже можно умереть со спокойной совестью, и так до самого финиша, где ты стоишь раком на снегу и блюешь желчью и плачешь, когда кто-то набрасывает сверху на плечи куртку и сует под нос чашку с горячем чаем… И все это только затем, чтобы потом перед строем на лыжной базе получить из рук тренера желтую картонку с надписью: «Иванов Михаил, первое место в эстафете… первенства Ленинграда…» Картонка до сих пор хранится у меня в архиве. Не отдам ее никому! Спортсмены меня поймут…

Лыжный спорт любит индивидуалистов.

Наконец, в лыжном спорте спрятано еще одно сокровище. Боксер, гимнаст, штангист или борец на всю жизнь запомнят специфический запах атлетического зала, запах пота и кожаных матрасов, металла, мазей и притирок; лыжник всю жизнь помнит волшебный запах подтаявшего в марте снега и густой аромат свежей весенней хвои. Гимнасту и боксеру светит яркая лампа на потолке, лыжнику – солнце или месяц с звездами. Боксер слышит властные и короткие, как удар бича, приказания тренера, барабанную дробь ударов перчатками по висящим грушам, звон падающей на пол штанги, топот ног, лыжник – завывание ветра в верхушках сосен, уханье совы, хрюканье ворона или полную тишину. Боксер добывает славу в бою под бодрящие крики друзей и болельщиков, лыжник, падая на колени после финишной черты, слышит только бешеный стук собственного сердца, да иногда с благодарностью чувствует, как кто-то пытается помочь ему подняться на ноги.

Я еще больше полюбил лес, тот самый, что подростком начинался за Народной улицей, а здесь, в Невском лесопарке, был статен и могуч. Теперь я бывал в нем каждый день, точнее, каждый вечер, и каждое утро ждал с ним встречи.

Тренировки начинались в 17.00. В три с копейками мы садились с Китычем у него в квартире за уроки, а в четыре я уже мчался к автобусной остановке с рюкзаком, в котором был термос, бутерброды и сменка. На 120-м я добирался до Уткиной Заводи, за которой город кончался, а загородный 476-й без остановок мчался к лесопарку мимо коровника, мимо Новосаратовки, мимо полей, садов и огородов.

Зимой мы просто наматывали шестикилометровые круги – один, другой, третий, бывало и четвертый, а иногда, в воскресенье, и пятый. На базу вваливались шумно, в сумерках или полной темноте, с белой от инея грудью и плечами, пунцовыми щеками и возбужденно сияющими глазами. С топотом стряхивали с себя снег, крепили лыжи – каждый в свою ячейку. Кто-то видел зайца, кто-то видел сову, кто-то придумывал историю, что видел бегущего волка. Лоси встречались часто и никого не удивляли. В раздевалки мы доставали свои термосы с бутербродами и жадно их поглощали. Смех, вопли не прекращались ни на минуту. Блаженные вечера!

Встречая рассвет за партой в обыкновенной ленинградской школе, я никак не мог поверить, что вечером буду в лесу напряженно всматриваться во мрак и пугаться мелькнувшей тени, непонятного шороха, потому что это могла быть рысь, которая подкрадывалась к своей жертве, а жертвой мог быть и я!

Иногда наш тренер Никола менял маршруты и тогда мы забирались вглубь леса на десяток километров. Однажды, глубоким январским вечером, выбившись из сил, я остановился в такой глуши, что невольно оробел. Мороз к ночи быстро крепчал и быстро осушил вспотевшее лицо. Разбитая порядком лыжня едва просматривалась метров на пять в обе стороны. На небе, сквозь темные верхушки сосен, сверкали несколько звездочек, да бледный месяц сквозил иногда сквозь тонкое, прозрачное облако, похожее на изморось на прозрачном стекле небосвода. Тишина была такая, что хотелось сглотнуть. Я обрадовался, когда услышал за собой скрип лыжных палок. Серега Петров шел размашистым попеременным ходом. Увидев меня, он тоже обрадовался.

– И ты здесь? А я уже думал – все! Заблудился! Слушай, давай поворачивать оглобли. Мы уже десятку отмахали. Там, в лощине, я вообще на ощупь катил. Никола сбрендил совсем. Тут и лыжни-то нет никакой.

Мы замолчали, опираясь на палки и оглядываясь. Чем больше мы молчали, тем сильнее в сердце вкрадывался страх. В такую минуту на ум приходят только глубокие мысли.

– Серый, а что ты будешь делать, если инопланетяне сейчас приземлятся прямо здесь, в лесу?

– Попрошу их довезти нас до базы.

– А если им человек нужен? Для опытов?

– Пусть Николу возьмут. Он их припашет так, что не рады будут, что прилетели. Он в последнее время очумел совсем. Ну что, назад что ли?

– Нет, Никола говорил, что до источника и обратно. А до источника еще километра полтора!

– Да кто увидит?!

– Я! Я увижу!

– Так я не скажу ему!

– Мне на