Страсть новой Евы - Анджела Картер
Шрифт:
Интервал:
То ли размякла скальная порода, то ли вещество вокруг поменяло свое состояние, – поверхность под моими пытливыми пальцами стала податливой. Время застыло. Теперь роса ощущалась как слизь; и эта слизь меня обволакивала. Стены подрагивали и вздыхали, на первых порах столь неуловимо, что я ошибочно приняла легкий тремор за собственное дыхание. Но их пульсация оказывала на меня все более сильное влияние, буквально затягивая меня внутрь.
Мягкие, бархатистые стены, склизкие, словно из мяса.
Внутренний мир.
Глубокие, идеально размеренные колебания волнуют стены, засасывают меня.
Продираться сквозь теплую плоть земного нутра сейчас мне не так страшно, как раньше, ведь я знаю: Матерь – всего лишь метафора, она уже отошла от дел, спрятавшись в пещере за пределами понимания. Все происходит намного медленнее, чем представляется возможным. Скорость упала до неторопливой поступи эоценовой эпохи. Мой хронометр, бутыль с разжиженным янтарем, подсказывает, что там, наверху, пахнут сосны, которые однажды, когда солнце немного остынет, уйдут в морскую пучину. В тех лесах растут бук, каштан, клен, остролист, омела, можжевельник, олива, сандаловое дерево, лавр, герань и камелия. Муравьи, пауки и скорпионы изменят свой внешний вид незначительно, зато водяные лилии, которые сейчас распускаются на берегах океана, задолго до моего рождения превратятся в камень. В те времена обитала на земле птица «археоптерикс», чьи ископаемые останки обнаружат в сланцевых породах Зольнхофена; птица и одновременно ящерица, существо, состоящее из частей, которые принадлежат полярным стихиям – воде и воздуху.
Из ангельской составляющей свое начало возьмет целая семья пернатых летающих существ, а из змеиной, дьявольской – ископаемые ящеры, ползучие гады, крокодилы и миленькая саламандра. У археоптерикса есть перья, костистый хвост, когти на концах крыльев и великолепный набор зубов. Одно из этих удивительных существ, промежуточной вид, в пахучем девственном лесу задело крылом текущую смоляную слезу и оставило там свое перо.
Удивительное существо, промежуточной вид, чью природу я уловила в этой пустыне.
Птицы, парящие в воздухе, сбросили все свои перья; теперь их маленькие тельца покрывает чешуя.
Я медленно продвигаюсь вперед к началу и концу этого мира.
Все началось с малого. Ароматы вырываются из флаконов, а те тотчас превращаются в песок, пока туалетные столики уходят ножками в почву и пускают листья; обратно к жасмину и туберозе возвращаются эфирные масла, а те твердеют до серой амбры в большом и добром ките, рассекающем моря, в половых органах мускусной крысы и мускусного оленя.
Реки аккуратно поворачиваются вспять, словно кинопленка наматывается на катушку, и втягиваются к своим первоисточникам. Последние капли Миссисипи, Огайо, Гудзона подрагивают на стебельках травы; потом они исчезают под лучами солнца, а трава уходит под землю, прячется в семена.
Жеребенок запрыгивает в утробу матери; беременная кобыла шумно втягивает пахнущий хаосом воздух и, испугавшись, спешно трусит по извилистому маршруту эволюции, лабиринту Ариадны, мимо пещер, где спят летучие мыши, через следующие друг за другом поколения предков; ее копыто сморщивается, теперь она стоит лишь на срединном ногте, а на ноге – пять пальцев. Какие же у нее коренастые ножки! Она мчится в леса третичного периода, ее выпирающий живот подбирается, сама она становится все меньше и меньше, пока в алхимическом сосуде не превращается в смесь аминокислот и пучка волос, растворяясь впоследствии в море околоплодных вод.
Солоноватый морской запах бьет в ноздри, аромат моря внутри меня.
Вскоре я выплачу свою дань эволюции.
В конце концов живые мясистые стены меня исторгли. Я молча провалилась во тьму, как в материю, противоположную свету; кругом тьма, это последняя пещера, и я вышагиваю, вдыхая в темноту жизнь, парадом человекообразных; меня перемотали обратно на катушке времени. У меня мохнатая грудь и огромный квадратный лоб, за которым скрывается зачаток мозга. Я позабыла, как подобрала камень, как раскроила им орех. Звук моря заполняет мое естество; море вымывает все воспоминания и сохраняет их.
Я вернулась домой.
Пункт назначения для всех путешествий – это их начало.
Я не вернулась домой.
В конце концов, я издала слабый, безутешный крик, крик новорожденного. В ответ не донеслось ни звука, слышались только отголоски моря и эхо собственного голоса. Я позвала свою мать, увы, тщетно.
– Мама… мама… мама!
Безрезультатно, как обычно.
Спелеологический финал Тересия: Матерь, породив дочь, покидает ее навсегда.
Широкая пасть пещеры открылась на каменистый берег, где у кромки воды сидела Лилит с рюкзаком, который она принесла из бронированной машины; этот странный день почти подошел к концу; заходящее солнце вскользь ласкало своими пальцами волны, по которым Лилит пускала камешки. Движение ее руки позволило увидеть, что она потеряла грудь, должно быть, недавно. Лилит улыбнулась мне, вопросительно подняв бровь; не в состоянии ответить, я просто присела рядом, и морские волны обдавали брызгами мои босые ноги. Лилит вытащила плитку шоколада и поделилась со мной. Я сделала лодочку из фольги и запустила ее в Китай.
– А если ты забеременела от Тристессы? – спросила она. – У твоего ребенка будут два отца и две матери.
Волны выбросили крохотное суденышко к моим ногам. Я снова отправила его в путь.
Поглощенная игрой, я уклончиво кивнула. Лейла запустила руку в рюкзак и вытащила длинную металлическую коробку, покрытую белой эмалью, размером со старомодный ящик для перчаток. Она легонько подтолкнула меня локтем, чтобы привлечь внимание, направленное на лодочку, которая благополучно качалась на румяной от солнечного заката тропинке, и щелчком открыла коробку. Внутри крохотного переносного холодильника, на подложке из сухого льда лежали половые органы, когда-то принадлежавшие Эвлину.
– Если они тебе еще нужны, можешь забрать.
Я расхохоталась и покачала головой. Закрыв коробку, Лейла запустила ее по волнам, как прежде запускала камешки; коробка скользила по воде довольно долго, пока ее не поглотил взмывший гребень волны. Потом мы с Лилит смотрели, как океан лижет песок; из Азии надвигался прилив. Она поинтересовалась, не хочу ли я вернуться вместе с ней в лагерь, однако предупредила, что жизнь во время гражданской войны тяжела для беременной женщины. Если я решу до родов остаться здесь, в тишине, она принесет мне походную печку, матрас, еду и оружие для защиты, к тому же я смогу приглядывать за пожилой сумасшедшей дамой. Почему-то мою беременность Лилит восприняла как данность; но за ее заботливыми речами виднелись признаки надвигающейся необходимости. Я знала, выбора нет, надо остаться здесь. Меня ждет изгнание, поскольку я не хотела возвращать свое прошлое; и как только я это поняла, мне стало интересно, есть ли способ сбежать.
Лилит принесла из машины спальный мешок и парочку одеял, упаковку консервов и банку, чтобы собирать воду. Она сказала, что вернется на следующий день и привезет еще вещей, а если не сможет лично, то кого-нибудь пришлет. Здесь, на лоне природы, на берегу моря боевики Свободного Штата меня вряд ли потревожат, но на всякий случай она дала мне пистолет и боеприпасы. Я поняла, что Лилит намерена меня бросить; накатило желание застрелить ее из этого пистолета, но я сдержалась. Понятия не имею, откуда взялся порыв; наверное, из-за жалости я ощущала себя униженной. Однако в глубине души я вдруг почувствовала: Лилит искренне сожалеет, что я обречена на изгнание.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!