Расплавленный жемчуг Галактики - Константин Игнатов

— Ну ты мудрец, — заключила гринчанка. — А знаешь, некоторых извращенцев, наоборот, возбуждает, когда женщина сопротивляется…

Славян рассмеялся:

— Да, мне тоже понравилось… и попка у тебя ничего… Может быть, продолжим? Катерина опять помрачнела. Если бы у человека когти выдвигались, как у кошки, то она, наверное, сейчас бы ими блеснула во все и красе. Славик даже поперхнулся дымом:

— Успокойся, подруга. Все в порядке. Со мной ты в относительной безопасности.

— Почему в относительной? Ты что, голубой?

На этот раз лицо агрессивно вытянулось уже у капитана:

— Я не знаю, как у вас там, в Лиге, а у нас здесь такие выпады считаются оскорблением. Если бы ты была мужиком, вероятно, я бы перерезал тебе горло!

— Извини.

— А относительной потому, что на сто процентов в этой жизни ни за что нельзя ручаться. Но в целом мне все эти ваши губочки, личики, сосочки, попочки — по фигу.

— Почему?

— Все это бутафория. Каждая женщина стремится из мужика высосать как можно больше материальных благ. А затем он ей вообще не нужен. Что такое женщина? — спросил офицер.

— Что?

— Самоходный станок для извлечения сексуальных удовольствий.

— И только?

— Не более. Но ни одно удовольствие в жизни не стоит того, чтобы терять из-за него голову. Слышала девиз древних: «Пришел, увидел, победил»?

— Ну и что?

— Перевожу на язык современности: «Взял, использовал, выбросил». Вот это и есть настоящая правда жизни, без всяких приукрашиваний, рассусоливаний, без обмана…

— А как же любовь, чувства, привязанность?

— Все вы одинаковые. Повторяю, мужик для вас, по большому счету, только кормушка. Недаром народная мудрость гласит: «Влагалище — не кошелек, но жить помогает».

Теперь возмутилась Катерина:

— Я не знаю, как у вас на Галере, а у нас в Лиге такие выходки считаются оскорблением… И вообще, свинство — разговаривать с дамой в таком тоне…

— Извини.

—Женоненавистник…

— Почему же? Я очень даже их люблю.

— Как станок?

— Конечно. Но я же никого не насилую. Кошелек показал — и достаточно. Не буду вспоминать еще одну народную мудрость, а то опять обидишься. Ты же — существо нежное, заморское…

— Да уж, освободи меня от своих мудростей. Собеседники на некоторое время замолкли. Славян самодовольно пускал под потолок колечки дыма и, казалось, не обращал никакого внимания на колкие взгляды своей гостьи.

— У нас принято гостя накормить. А У вас? — нарушила молчание Катерина.

— Сейчас что-нибудь сообразим, .подруга, — отозвался владелец жилища и приветливо подмигнул гринчанке как ни в чем не бывало.

Глядя на спутника, девушка тоже позабыла, как они только что обменивались «любезностями». Ужин отнюдь не выглядел как национальное блюдо кочевников. Славян разогрел на очаге в центре жилища мясные консервы — в дальнем от входа крыле вигвама громоздился целый продовольственный склад. За едой гостеприимный хозяин неторопливо и доброжелательно рассказал кое-что о жизни племени, в котором они оказались, и о том, как он сюда попал.

На ночлег полный сил мужчина и полная грации девушка улеглись в разных концах чума, пожелав друг другу спокойной ночи. Славян радушно разделил широкую лежанку на две части. Сон к усталым путешественникам пришел если не сразу, то скоро.

Славян проснулся от того, что Катерина гремела посудой и консервными банками возле очага. Даже самый закоренелый холостяк взирает на работающую по дому женщину с внутренним умилением. Судя по яркому свету, день уже стоял в самом разгаре. Вероятно, офицер проспал довольно долго. Он исподтишка наслаждался зрелищем приготовления пищи новоявленной хозяйкой, пока гринчанка не заметила, что он проснулся.

— Доброе утро, — бодро поприветствовал свою гостью Славян.

— Не знаю, доброе или нет, — неуверенно отозвалась девушка.

— А в чем дело?

— Может, здесь так принято, но, похоже, во всем лагере, кроме нас с тобой, никого не осталось.

— Ты шутишь?

Катька серьезно глянула на собеседника, показывая, что ей не до шуток.

— Впрочем, там, у костра, сидит какой-то дряхлый старец. А остальное племя куда-то перекочевало, будто его вчера и не было.

Славян вскочил из-под одеяла и, позабыв про утренний туалет, юркнул на улицу. Катерина последовала за ним.

Действительно, становище представляло из себя унылую картину. Все люди исчезли, побросав наполовину свои кибитки и чумы, чего раньше никогда не случалось. Вероятно, очень спешили. На траве то тут, то там валялись детские тряпичные куклы, различный скарб, тяжелые шкуры, служащие индейцам и строительным материалом для чумов, и лежанками, и одеялами.

Насколько знал Славян, племя ни с кем не враждовало. Да и на несколько километров вокруг выставлены разведдозоры. Так что навряд ли кочевники испугались неожиданного нападения. Но тогда чего? Офицер подбежал к седовласому полуживому, полуслепому старику, сидящему невдалеке от костра. Тот, как волк, о чем-то печально скулил — тянул грустную песню на похоронный манер. Славян осторожно похлопал деда по плечу. Затянутые белесой поволокой глаза приоткрылись. Старец на минуту прекратил гундеть. За эту минуту они быстро о чем-то переговорили на непонятном наречии. После чего самозабвенный певец опять заполнил окружающее пространство заунывной мелодией. Но, бог ты мой, от такой «музыки» на душе точно кошки заскребли, а все мыши и суслики, находящиеся в радиусе километра, наверное, решили выкопать себе новые норы, подальше отсюда. Расстроенный Славян вернулся к Катерине.

— Что он говорит?

— Говорит, через несколько часов здесь будут Ве-ЖиБолы.

—Э-э…

— Великие Живые Болота.

— А-а… понятно.

— Все племя сбежало.

—А он?

— Он немощный и почти слепой. Сказал, что будет отдавать поклон великим птицам Хабары — древним прародителям и вождям племени — на своей земле.

— То есть он собрался здесь помереть?

— Занятно.

— Может быть, он И прав. Чего суетиться, когда все кончено?

Катька напряглась:

— Что кончено?

— Я имею в виду, для него кончено. Просто он чувствует свое состояние… Силы на исходе. К тому же старик уверен, что свободные птицы Хабары сами идут зад ним.

— Почему?

— Потому что у них хоронят, знаешь, как?

—Как?

— Заворачивают мертвеца в ритуальное покрывало-горину, — отвозят к Болотам и бросают в живую слизь.