Доктор Данилов в морге, или Невероятные будни патологоанатома - Андрей Шляхов

— Чтоб ты здесь никому никогда не понадобился, — искренне пожелал Данилов, убирая чемодан в шкаф.

В дверь постучали.

— Заходите! — пригласил Данилов, занимая место за столом.

«Первый пациент запоминается всегда, — на первой же лекции сказал студентам профессор кафедры терапии Сапожков. — Как первый вообще, так и первый на новом месте работы. И если кто-то из вас надеется стать хорошим врачом, то он должен к каждому больному относиться как к первому».

Студент Данилов, у которого в тот день было превосходное настроение (о беззаботная молодость, где ты?) громко сказал с места: «А если кто-то из вас надеется стать хорошим любовником, то он должен к каждой женщине относиться как к первой». Сапожков услышал, сказал, что по сути Владимир прав, но отвлекаться во время лекции он никому не рекомендует. На экзамене Данилову пришлось рассказать злопамятному профессору чуть ли не половину учебника для того, чтобы получить «четверку».

В кабинет вошла ухоженная женщина лет сорока. «Возрастом активно не интересуйся, клиенты этого не любят, и в карте можешь вообще его не указывать», — вспомнил Данилов совет Снежаны.

Он чуть было не спросил по привычке: «На что жалуетесь?», но вовремя опомнился и, стараясь быть как можно более приветливым, поздоровался и пригласил клиентку сесть.

— Вы будете меня раздевать? — скептически поинтересовалась женщина.

«Не вздумай давить на тех, кто отказывается от осмотра! — предупреждала Снежана. — Хозяин – барин. Поинтересуйся для проформы хроническими заболеваниями и отпускай с миром. Это в поликлинике они – для нас, а здесь – мы для них». Данилов где-то слышал нечто подобное «для нас – для них», но где именно, вспомнить не смог.

— Только если вы сами этого захотите, — ответил Данилов, внутренне улыбаясь некоторой двусмысленности сказанного.

— Нет, не захочу. Давайте побыстрее закончим формальности. Хочется в сауну…

Слово «сауна» женщина произнесла протяжно и с придыханием. Данилов не понял, кокетничает она или просто усвоила такую манеру разговора.

На формальности ушло две минуты. Наградив Данилова томным взглядом из-под осыпающихся тушью ресниц, клиентка ушла париться.

Секундой позже появилась другая клиентка. Очередей как таковых у врачебного кабинета не было. Всех ожидающих приема приглашали выпить кофе-чай-минералку в холле, а заодно полистать журналы или посмотреть телевизор. Заодно, как догадался Данилов, девушки с ресепшн раскручивали их на индивидуальные тренировки и прочие радости фитнеса.

Третья клиентка пришла на прием через полтора часа после первой. К тому времени Данилов извелся от скуки. «Без книги на этой работе не обойтись», — подумал он, пообещав завтра же организовать в шкафу небольшую библиотеку из прочитанных Еленой детективов.

К полуночи Данилов конкретно устал от безделья и сидения в кабинете. Правда, он мог для разминки походить по беговой дорожке, но это быстро наскучило бы; тем более что доктор, застигнутый клиентом во время «бега на месте», выглядел бы весьма комично.

Когда Владимир пришел домой, Елена еще не спала – из-за неплотно прикрытой двери спальни был виден свет. На приход Данилова она никак не отреагировала, даже не выглянула поздороваться. Владимир не стал навязываться. Вымыл руки, поужинал бутербродами с колбасой и отправился в ванную. Сначала усердно растирался мочалкой, словно желая смыть с себя все плохое, затем поливал себя контрастным душем. Обновленный и слегка отмякший, он в халате вернулся на кухню, сварил кофе и долго пил его, бездумно созерцая ночной пейзаж за окном. За время его более чем суточного отсутствия на кухне кое-что изменилось. Исчезла большая керамическая сахарница, стоявшая или на столе, или на подоконнике – подарок одной из Елениных подруг. «Разбилась, наверное», — решил Данилов. От сахарницы можно было протянуть ниточку к собственной семейной жизни, так же неожиданно разлетевшейся на мелкие колючие осколки, но эта проекция неминуемо закончилась бы очередным возлиянием.

Данилов зевнул и пошел спать. Свет в спальне уже не горел. Елена лежала на своей половине кровати и дышала ровно, размеренно. Владимир лег рядом с ней и вспомнил чьи-то слова о том, что ничто не объединяет так, как общая постель. Додумать это утверждение он уже не успел – помешал сон.

Елена разбудила его не так, как раньше: поцелуями, трепом за ухо и прочими нежностями, — а по-деловому: ткнула в плечо и сказала:

— Вставай! — даже не добавив обычного «лежебока».

На кухонном столе Данилова ждал завтрак – глазунья, присыпанная тертым сыром.

— Спасибо, — поблагодарил Данилов, беря в руки вилку. — А ты?

— Я уже поела, — ответила Елена. — Ты сейчас способен меня выслушать?

«Сцена за завтраком – как это пошло! — подумал Данилов. — Как в мыльной опере».

Но он ошибся – никакой сцены не было. Была одна фраза, а точнее – ультиматум.

— Думаю, что двух недель нам будет достаточно, чтобы разобраться в ситуации, — взгляд Елены был строг и холоден. — К Новому году я хочу определенности.

— Я тоже, — ответил Данилов.

— Вот и хорошо. Меньше слов – больше дел, — одобрила Елена и вышла.

Минутой позже хлопнула входная дверь.

Данилов в задумчивости доел яичницу. Он тоже хотел определенности, но вся загвоздка была в том, что под этим словом понимать и для чего разбираться.

Логичнее было бы предположить, что для продолжения отношений. Но не исключено, что разобраться надо было в том, как расстаться достойно, без скандалов.

Данилов почувствовал раздражение, грозящее вот-вот обернуться головной болью. Он быстро принял две таблетки обезболивающего и стал собираться – быстро, потому что время поджимало; но он не забыл прихватить с собой парочку детективов из уже прочитанных Еленой. Книги были заслуженными, потрепанными, а значит, качественными.

Во время поисков на глаза попались «Суждения и беседы» Конфуция. Повинуясь внезапно возникшему острому чувству любопытства, Данилов наугад раскрыл книгу и ткнул пальцем в одну из страниц.

«Если благородный муж утратит человеколюбие, — прочел Владимир. — То можно ли считать его благородным мужем? Благородный муж обладает человеколюбием даже во время еды. Он должен следовать человеколюбию, будучи крайне занятым. Он должен следовать человеколюбию, даже терпя неудачи»[4].

— Человеколюбие – это здорово! — сказал Данилов, возвращая книгу на полку. — Что такое измена? Это тоже любие, только другого человека…

— Георгий Владимирович просит всех немедленно спуститься в большую секционную!

— Зачем? — недовольно вскинулся Ерофеев, разбиравший с ординаторами амилоидоз, но аспирант Завольский уже ушел. — Что за спешка?