Аня из Авонлеи - Люси Мод Монтгомери

На следующее утро Аня поднялась рано и, когда знамена рассвета триумфально развернулись на жемчужном небе, радостно приветствовала новый день. Зеленые Мезонины лежали в тихой заводи солнечного света, испещренной танцующими тенями ив и тополей. За дорожкой тянулось пшеничное поле мистера Харрисона — огромное пространство бледно-золотистого цвета, которое покрывал легкой рябью ветер. Мир был так прекрасен и свеж, что Аня минут десять провела в блаженной праздности, опершись о садовую калитку и наслаждаясь прелестью утра.

После завтрака Марилла занялась приготовлениями к отъезду. Она брала с собой Дору, которой уже давно было обещано это удовольствие.

— А ты, Дэви, будь хорошим мальчиком и не досаждай Ане, — предписала ему Марилла. — Будешь хорошо себя вести, привезу тебе из города леденец на палочке.

Увы, в последнее время Марилла опустилась до порочной практики — подкупом склонять людей к добру!

— Я не буду плохим нарочно, но вдруг я окажусь плохим совершенно случайно? — решил уточнить Дэви.

— Постарайся уберечь себя от случайностей, — предупредила Марилла. — Аня, если мистер Ширер заглянет к нам сегодня, возьми у него кусок мяса для жаркого и пару бифштексов. Ну, а если он не появится, завтра придется зарубить к обеду курицу.

Аня кивнула.

— Мне не хочется готовить обед на двоих — жалко времени, — сказала она. — Нам с Дэви хватит остатков холодной ветчины, а бифштексы я поджарю вечером к вашему возвращению.

— А я сегодня с утра иду к мистеру Харрисону, — объявил Дэви. — Он звал меня помочь ему собирать красные водоросли и обедать, я думаю, тоже позовет. Мистер Харрисон ужасно хороший человек — по-настоящему компанейский. Я хочу быть похожим на него, когда вырасту… Ну, то есть вести себя как он. Выглядеть, как он, я бы не хотел. Ноя думаю, мне это не грозит, потому что миссис Линд говорит, что я очень красивый ребенок. Как ты думаешь, Аня, это так навсегда останется? Я хочу знать.

— Думаю, что да, — сказала Аня серьезно. — Ты красивый мальчик, Дэви… — Негодование на лице Мариллы было красноречивее всяких слов. — Но ты должен оправдывать ожидания окружающих и быть хорошим и добрым.

— А недавно ты сказала Минни Барри, когда ее обозвали «страшилой» и она плакала, что, если она будет хорошей и доброй, люди не будут замечать, какая она некрасивая, — отвечал Дэви недовольно. — Похоже, что на этом свете человеку ну ни в каком случае нельзя отвертеться от того, чтобы быть хорошим.

— Разве ты сам не хочешь быть хорошим? — спросила Марилла, которая уже многому научилась, но еще не осознала всю бесполезность подобных вопросов.

— Д-да, конечно, я хотел бы быть хорошим, но таким… не чересчур, — отвечал Дэви осторожно. — Ведь даже для того, чтобы стать ректором воскресной школы, совсем не нужно быть очень хорошим. Вот мистер Белл — ректор, а какой он плохой человек.

— Неправда! — воскликнула Марилла с негодованием.

— Правда! Он сам сказал! — торжественно заявил Дэви. — В прошлое воскресенье, во время молитвы. Он сказал, что он презренный червь, жалкий грешник и погряз в гнуснейшем пороке. Марилла, что он такое сделал? Убил кого-нибудь? Или церковь обокрал? Я хочу знать.

К счастью, в этот момент на дорожке, ведущей к Зеленым Мезонинам, показалась миссис Линд, и Марилла поспешила к двери, чувствуя себя словно птичка, упорхнувшая из сетей птицелова, и горячо желая, чтобы мистер Белл не выражался столь возвышенно и фигурально во время своих публичных выступлений, особенно когда его слушают маленькие мальчики, которые всегда и все "хотят знать".

Оставшись одна, Аня решительно взялась за работу, и вскоре комнаты были подметены, кровати застелены, куры накормлены, муслиновое платье выстирано и повешено на веревку. Теперь предстояло заняться периной. Аня отправилась на чердак и там облачилась в первое попавшееся под руку старое платье — им оказалось кашемировое, цвета морской волны, которое она перестала носить около трех лет назад. Оно явно было слишком коротким и таким же «тесным», как и достопамятное желтовато-белое платьице, которое было на ней во время ее первого появления в Зеленых Мезонинах. Но зато такому платью уже не могли существенно повредить пух и перья. Наряд был дополнен повязанным вокруг головы большим красно-белым носовым платком, некогда принадлежавшим Мэтью. И, снарядившись таким образом, Аня отправилась в комнату над кухней, куда Марилла перед отъездом помогла ей перенести перину.

Здесь у окна висело треснувшее зеркальце, и в недобрый час Аня заглянула в него. Те самые семь веснушек на ее носу сияли более грозно, чем когда бы то ни было, или так только казалось в лучах яркого солнечного света, вливавшегося в комнатку через незатененное окно.

"Ох, я забыла вчера вечером протереть нос жидкостью от веснушек, — подумала она. — Надо сейчас же спуститься в кладовую и сделать это".

Бедняжка перенесла уже немало страданий, пытаясь избавиться от этих веснушек. Одна из попыток закончилась тем, что с носа сошла вся кожа, но веснушки остались. Несколько дней назад она нашла в каком-то журнале очередной рецепт чудодейственного средства и, так как все необходимое оказалось под рукой, немедленно изготовила его, к большому неодобрению Мариллы, считавшей, что, если уж Провидение посадило вам на нос веснушки, ваша святая обязанность оставить их там, где они есть.

Аня сбежала вниз по лестнице в кладовую. Эта комната никогда не была очень светлой из-за большой ивы, раскинувшей свои ветви у самого окна, а летом, когда окно затягивали сеткой от мух, здесь царил полумрак. Аня схватила с полки заветную бутылочку и обильно смазала свой нос ее содержимым с помощью маленького тампона, специально приготовленного для этой цели, и с чувством исполненного долга вернулась к своей работе. Любому, кто когда-нибудь пересыпал перья из одного тикового чехла в другой, можно не говорить, что, когда Аня завершила сей тяжкий труд, на нее стоило взглянуть. Платье ее было белым от пуха, а волосы надо лбом, выбившиеся из-под платка, украшал настоящий венчик из перьев. И в этот благоприятнейший момент раздался стук в дверь кухни.

"Это, наверное, мистер Ширер, — подумала Аня. — Вид у меня, должно быть, ужасный, но переодеваться некогда: он всегда так спешит".

И Аня бросилась к кухонной двери.

Если милосердный пол хоть когда-нибудь раскрывался, дабы поглотить несчастную, покрытую пухом и перьями девицу, то полу в кухне Зеленых Мезонинов, несомненно, следовало срочно оказать подобное благодеяние Ане. На крыльце стояла Присилла Грант во всем великолепии своего шелкового наряда, а рядом с ней еще две дамы: одна — низкого роста, полная, седая, в полотняном костюме, другая — высокая, величественная, элегантно одетая, с красивым породистым лицом, большими фиалковыми глазами и длинными черными ресницами. Аня, как выразилась бы она в прежнее время, "инстинктивно почувствовала", что эта высокая красавица и есть знаменитая Шарлотта Морган.

При всем смятении момента из хаоса мыслей выплыла одна, и Аня ухватилась за нее, как за пресловутую соломинку. Все героини миссис Морган отличались тем, что, какими бы ни были обрушивавшиеся на них невзгоды, всегда "оказывались на высоте положения" и неизменно демонстрировали свое превосходство перед лицом любых происков времени и пространства. Аня почувствовала, что ее долг последовать их примеру, и исполнила этот долг с таким совершенством, что, как впоследствии признавалась Присилла, никогда Аня Ширли не вызывала у нее большего восхищения, чем в ту минуту. Каковы бы ни были Анины уязвленные чувства, она ничем не обнаружила их. Она приветствовала Присиллу, и была представлена ее спутницам, и держалась при этом с таким спокойствием и свободой, как если бы была облечена в порфиру. Конечно, было до некоторой степени потрясением выяснить, что высокая дама, в которой Аня "инстинктивно почувствовала" наличие характерных черт великой писательницы, — совсем не миссис Морган, но совершенно неизвестная миссис Пендекстер, в то время как маленькая, полная, седая особа и есть та самая знаменитая миссис Морган, — но в большом потрясении малое теряет свое значение. Аня провела дам в гостиную, а сама поспешила во двор, чтобы помочь Присилле выпрячь лошадь.