Безвинная - Гейл Кэрриджер

Люди в диковинных одеждах, казалось, ничуть не опасались Алексии и ее спутников. Они придвинулись ближе, сжимая кольцо, — каким-то невероятным образом этот маневр выглядел одновременно и сулящим безопасность, и угрожающим. Затем итальянцы развернулись лицом к кучке запыхавшихся трутней, изумленно замерших по ту сторону границы.

Один из мужчин в белом заговорил по-французски:

— На вашем месте я бы не ступал на нашу территорию. В Италии трутней считают вампирами, добровольно избравшими свой путь, и обращаются с ними соответственно.

— А чем вы докажете, что мы трутни? — выкрикнул кто-то из молодых людей.

— Разве я сказал, что нам нужны доказательства?

В воздухе мелькнуло несколько мечей, выхваченных из ножен.

Алексия выглянула из-за спины грузного итальянца, замершего перед ней. Трутни, силуэты которых четко рисовались на фоне восходящей луны, остановились в замешательстве: какое разочарование! Наконец, они развернулись, видимо, решив, что храбрым быть хорошо, а живым лучше, и, понурившись, двинулись в обратный путь — вниз по французскому склону горы.

Предводитель ночных рубашек повернулся к троим беглецам. Окинув мадам Лефу и Флута пренебрежительным взглядом, он приблизил свое крючконосое лицо к Алексии, благодаря чему перед ней открылся совершенно не привлекательный вид его ноздрей.

Слегка нахмурившись, Алексия оглянулась на Флута. У того заострилось лицо и побелели губы, и вид был куда более встревоженный, чем в те минуты, когда они бежали под обстрелом.

— Что происходит, Флут? — свистящим шепотом спросила Алексия.

Флут едва заметно покачал головой.

Алексия вздохнула и устремила на итальянцев широко распахнутые, кроткие, невинные глаза.

Главарь заговорил, и его английский оказался на удивление безупречным.

— Алексия Маккон, дочь Алессандро Таработти. Как замечательно. Долго же нам пришлось ждать вашего возвращения, — с этими словами он слегка кивнул, и Алексия почувствовала, как что-то кольнуло ее в шею сбоку.

Возвращения?

Она слышала, как Флут что-то крикнул, но его крик доносился словно издалека. Затем луна закружилась вместе с деревьями-тенями, и Алексия упала прямо на руки святейшего папского ордена истребителей сверхъестественных — рыцарей-тамплиеров.

* * *

Профессор Рэндольф Лайалл обычно придерживался ночного графика, но весь день перед полнолунием он не спал, а занимался расследованием. Увы, сведения, полученные от Айви Танстелл, только усложнили дело. Растущее количество загадок начинало угнетать. Пропасть часов ушла на проверку всей доступной информации и изучение всех документов БРП, в которых могли обнаружиться какие-то намеки, а в итоге местонахождение лорда Акелдамы и его трутней по-прежнему оставалось неизвестным, беременность Алексии представлялась теоретически невозможной, а лорд Коналл Маккон ни на что не годился. Альфа, вероятнее всего, полностью протрезвел, но, поскольку полнолуние приближалось, профессор Лайалл оставил его за решеткой — со строгими инструкциями клавигерам, чтобы никто не смел больше его выпускать, иначе будут неприятные последствия.

Сам профессор так увлекся расследованием, что едва не пропустил начало очередного срока лунного заключения. Личные помощники — камердинер и один из лакеев — ждали в вестибюле замка Вулси с выражением легкой паники на лицах. Они привыкли, что бета Вулси, самый просвещенный и кроткий из всей стаи, появляется за несколько часов до восхода луны.

— Прошу прощения, друзья.

— Все хорошо, сэр, но, как вы понимаете, мы должны принять необходимые меры предосторожности.

Профессор Лайалл, уже ощущавший на себе неумолимое действие луны, хотя она еще не показалась над горизонтом, послушно протянул запястья.

Камердинер со смущенным видом защелкнул на них серебряные наручники. За все годы службы ему еще никогда не приходилось сковывать руки профессору Лайаллу.

Бета слегка улыбнулся ему:

— Не волнуйтесь, дружище. Даже лучшие из нас не избегнут этой участи.

После этого он мирно проследовал за обоими молодыми людьми вниз по лестнице, в подземелье, где уже сидели за решетками другие. По виду профессора невозможно было догадаться, что лишь железная дисциплина позволяет ему сохранять спокойствие. Из упрямства и гордости он противился превращению до последнего. После того как два клавигера протянули руки сквозь решетку и сняли с него наручники, после того как он скинул с себя превосходно сшитый костюм, он еще долго продолжал бороться с собой. Он делал это ради них, потому что они не ушли наверх, а остались стоять у дальней стены вместе с первой сменой наблюдателей. Бедные юнцы — теперь им предстоит увидеть, как сильные мира сего становятся рабами животного начала, понять, в какую цену им обойдется их стремление к бессмертию. Лайалл и сам не знал, кого ему больше жаль в это время месяца — их или себя. Это был все тот же извечный вопрос, кто страдает больше — джентльмен в небрежно завязанном галстуке или те, кто вынужден на него смотреть?

Это была последняя мысль профессора Лайалла перед тем, как боль, шум и лунное безумие поглотили его…

Он очнулся от криков лорда Маккона. Для профессора Лайалла такое пробуждение было настолько обычным делом, что подействовало почти успокаивающе. В этом звуке слышалась приятная знакомая мелодия заведенного порядка и привычного хода вещей.

— И кто, позвольте спросить, альфа в этой чертовой стае? — рев доносился даже сквозь толстые каменные стены темницы.

— Вы, сэр, — откликнулся робкий голос.

— А кто сейчас отдает вам прямой приказ выпустить его из этой трижды клятой тюрьмы?

— Вы, сэр.

— И кто же при всем при этом до сих пор сидит под замком?

— Тоже вы, сэр.

— Но вы почему-то не видите здесь противоречия.

— Профессор Лайалл сказал…

— В задницу профессора Лайалла!

— Так точно, сэр.

Лайалл зевнул и потянулся. В полнолуние тело всегда немного деревянное — когда с воем бегаешь по камере, натыкаясь на все подряд, это даром не проходит. Конечно, никакого необратимого вреда временное безумие ему не причинило, однако мышечную память о таком унизительном поведении не могли стереть даже сутки сна. Это было похоже на пробуждение после долгой ночи очень, очень тяжелого пьянства.

Клавигеры, заметив, что бета проснулся, мигом отперли дверь и вошли в камеру. Лакей принес чашку превосходного горячего чая с молоком и блюдо с сырой рыбой, посыпанной сверху мелко нарезанной мятой. У профессора Лайалла были необычные вкусы в отношении рыбных блюд, но слуги быстро привыкли к этой его причуде. Мята, разумеется, требовалась для того, чтобы помочь избавиться от стойкого волчьего запаха изо рта. Профессор перекусил немного, пока слуга одевал его: прекрасные брюки из мягкого твида — глоток чая, белоснежная рубашка — кусочек рыбы, шоколадного цвета парчовый жилет — еще один глоток чая, и так далее.