Крейсер «Очаков» - Рафаил Мельников

Севастополь встретил флот известием об объявленных накануне царских свободах и кровопролитии, которое в тот же день устроил в городе комендант крепости генерал Неплюев. Мирное обсуждение существа только что сообщенного телеграфом высочайшего манифеста от 17 октября вызвало гнев блюстителей порядка. На митинг, проходивший у музея Севастопольской обороны, по приказанию полицмейстера набросились со штыками и шашками наголо специально отобранные „надежные” матросы и казаки. Начавшееся кровопролитие остановил воинский начальник полковник Де-Роберти (за свой либеральный поступок он потом поплатился службой).

После нового митинга на Приморском бульваре толпа, как это происходило по всем городам России, отправилась к тюрьме требовать немедленного освобождения политических заключенных. Но генерал Неплюев, несмотря на уговоры градоначальника контр-адмирала А. М. Спицкого, отказался „потакать требованиям толпы” и вызвал к тюрьме войска. По манифестантам открыли огонь. Восемь человек убиты, более 40 — ранены. Так был отмечен в Севастополе первый день „дарованных царем свобод”. Особо отличившегося убийцу — унтер-офицера Тараса Жупина командующий войсками Одесского военного округа генерал Каульбарс приказал наградить серебряными часами с надписью „За доблестное поведение 18 октября 1905 г.”

На заседании городской думы, обсуждавшей форму протеста против устроенной полицией бойни, с горячей речью выступил лейтенант П. П. Шмидт.

Сын адмирала Петр Петрович Шмидт (1867–1906 гг.) уже во время пребывания в Морском училище проникся идеями гуманизма и социальной справедливости. Со всей силой глубоко впечатлительной, тонко чувствующей, богато одаренной натуры он сопереживал угнетенным, увлекаясь произведениями писателей-гуманистов, пытливо изучал историю общественного развития, программы и тактику политических партий, настойчиво овладевал социалистическими учениями. „Тот, кому дана способность страдать за других и логически мыслить, кто пристально изучал общественные науки, тот — убежденный социалист”, — писал П. П. Шмидт в октябре 1905 г.

Таким убежденным социалистом, неустанным борцом за правду и справедливость он был и среди рабочих, когда сразу по производстве в офицеры, приехав к родным в отпуск, трудился на заводе, и в кругу мыслящей молодежи, и на службе в РОПиТ, когда командовал океанским пароходом „Диана”, и в остававшейся ему чуждой по духу офицерской среде. Понимая решающую роль вооруженных сил в назревавших в стране событиях, он пытался убедить офицеров, что, „выполняя преступные бюрократические предначертания, они отворачиваются от народа”, что „присяга обязывает их не выполнять приказаний, явно клонящихся ко вреду”, что долг их — „честным и правдивым словом” сказать царю о необходимости широких демократических реформ, не допустить, чтобы их мундир, о чести которого они столько говорят, был бы „по первому призыву бюрократии обагрен народной кровью”. „Но глухи были г. г. офицеры, слишком прочно сидела в них боязнь за свою карьеру, слишком слабо было в них чувство долга”, — с горечью писал П. П. Шмидт весной 1905 г.

Человек действия, далекий от бесплодных мечтаний идеалиста, П. П. Шмидт принимает события 1905 г. как сигнал для практического осуществления исповедываемых им освободительных идей. Вот почему он, командир плававшего все лето на Дунае миноносца № 253, по приходе в Севастополь немедленно отдается бурной общественной деятельности. Вот почему дотоле мало известный лейтенант флота, не принадлежа ни к одной из политических партий, становится признанным трибуном быстро революционизировавшихся масс.

Страстная, не оставляющая сомнений речь П. П. Шмидта воспламенила слушателей. Дума единогласно приняла его предложение навечно вывесить в ее помещении фамилии организаторов расстрела — полицмейстера Попова, жандармского полковника Вельского и других, „дабы и будущее потомство видело и поучалось примером, как свободные граждане клеймят позором посягателей на неприкосновенность личности свободных граждан”.

Организованная думой с согласия коменданта крепости севастопольская народная милиция просуществовала, однако, лишь три дня. По указанию премьера С. Ю. Витте и министра внутренних дел Дурново она уже 21 октября была заменена прежней полицией. Но слух о „Севастопольской народной охране” разнесся по России, с приветствием к ней обращались французские студенты.

На всю страну прозвучала и полная высокого гражданского пафоса клятва, которую в едином порыве повторили за П. П. Шмидтом тысячи севастопольцев, собравшихся на похороны жертв царских „свобод”. Этой клятвой П. П. Шмидт призывал всех не уступать никогда и никому ни одной пяди завоеванных человеческих прав, не пожалеть жизни для сохранения свободы каждого, всю свою „свободную общественную работу” отдать на благо „рабочего неимущего люда”, забыть о национальной розни и помнить, что отныне все — „равные, свободные братья великой свободной России”. Вместе с П. П. Шмидтом многотысячный митинг повторил и клятву снова объявить „Великую всероссийскую забастовку”, если правительство не даст людям „всеобщего избирательного равного для всех права”.

Петр Петрович Шмидт — командующий революционным флотом, поднявший флаг на крейсере „Очаков”.

Г. П. Чухнин, этот верный слуга царизма, положивший так много сил для усмирения „Потемкина”, уволивший „из-за недостатка усердия” всех своих флагманов и ради водворения на флоте постоянно им декларируемого „честного направления службы” без колебаний обрекавший матросов на смерть, не мог перенести опасной для властей деятельности П. П. Шмидта. В тот же вечер 21 октября, как раз в день объявления правительством политической амнистии, мятежного лейтенанта арестовали. Отправленный на броненосец „Три Святителя” он обращается к людям с предостережением — не ждать от умирающей царской бюрократии разъяснений пользования манифестом о свободах. Чтобы покончить „с отживающим последние дни режимом”, народ должен сам приложить последние усилия „для действительного осуществления правового порядка и действительной свободы” так, как они понимаются „всеми свободными народами”, — писал П. П. Шмидт. Напоминая, что по произволу Чухнина он арестован „за свободное слово” уже после манифеста 17 октября, П. П. Шмидт просил всех добиваться гласного и открытого суда над ним; он был уверен, что скамья подсудимых превратится для него в трибуну, с которой он нанесет „последний тяжкий удар ненавистному режиму”.

В газетах началась шумная кампания в защиту П. П, Шмидта. Рабочие Севастопольского порта избрали его своим „пожизненным депутатом”.

Военно-морской прокурор сообщил Г. П. Чухнину, что в случае отдачи П. П. Шмидта под суд максимальным наказанием, которое его может ожидать, будет лишь дисциплинарное взыскание. Тогда Чухнин 24 октября шлет морскому министру донос с перечислением всех „преступлений” Шмидта, включая и речь в думе, где он „предложил способ осуждения законных действий подлежащего начальства”. По полученным, якобы, им, Чухниным, анонимным письмам, Шмидт ходил по городу с музыкой, с матросами и народом и одобрял команду „Потемкина”, которая „сделала первый шаг к настоящей смуте”. А так как Шмидт 20 октября подал в отставку, пишет Г. П. Чухнин в одном из вариантов доноса, то, „принимая во внимание его революционную деятельность, совершенно несовместимую с понятием о долге, присяге и чести офицера”, надо успеть исключить Шмидта из службы без мундира, т. е. самым позорным способом.