ПереКРЕСТок одиночества 4: Часть Первая - Руслан Алексеевич Михайлов

Но вот Убежищу не помешала бы толика доброй известности в этих выстуженных землях. Так что немного обидно… и нет ни малейшего намека на выгоду сей дипломатии. Разве что Михаил Данилович что-то сильно недоговаривает, но в этом я сомневаюсь — он был искренним в разговоре со мной и выглядел столь же обескураженным, сообщая все условия и всю известные ему сведения. Сведений, к слову, было совсем ничего и состояли они из координат, деликатной просьбы о секретности и небольшой слегка пугающей истории.

За несколько дней до выхода на связь Пальмиру покинул луковианец.

Луковианец, что играл огромнейшую роль в жизни Пальмиры — хотя конкретных подробностей не дали. Но кое-что все же сообщили. А именно — луковианец по имени Вунро и с явно распространенной среди них фамилией Дивич, получил по рации некое послание из бункера Семи Звезд, после чего вдруг расплакался, крепко обнял остальных, наспех собрался и, ничего не поясняя, покинул убежище, растворившись в морозной ночи. Назад он не вернулся ни через день, ни через два. Его продолжали ждать, надеясь на чудо, но очень скоро стало не до этого — внутренние основные системы убежища дали сбой. Причину искали еще сутки и наконец обнаружили источник проблем. Они обнаружили два серьезно и явно намеренно поврежденных блока, являющихся частью системы отопления и освещения. Это не могло быть случайностью. И никто кроме Вунро Дивича не мог совершить такого — он был одним из технически подкованных специалистов, помогающих все поддерживать в полном порядке уже несколько десятилетий…

На этом вся полученная информация от Пальмиры заканчивалась. Но было обещано рассказать больше — после того как прибудет машина с помощью.

Первое, о чем я подумал — это ловушка. И попасться в нее должен именно я.

Тут ведь все очевидно. Луковианцы уже знают обо мне, знают и о вездеходе. А еще я умыкнул у них ценную штуковину. И да, быть может и не нужна вовсе инопланетная батарейка, но наверняка мы этого знать не можем. Плюс всегда может иметь место банальная месть по луковиански или же они полагают, что мне известно нечто большее.

Все, что им требуется для моей поимки, так это написать основанный на реальных событиях простенький сценарий. Срочная помощь терпящим бедствие — идеальный вариант. Сразу на ум приходят челюскинцы и отправленные им на помощь отважнейшие летчики, хотя мне до любого из них ой как далеко. Вот и здесь вполне могла быть основанная на нашем стремлении помочь хитрая ловушка. Ведь кого в первую очередь выберут для подобной миссии? Правильно. Выберут еще молодого, сильного и даже не тупого. И какую машину в задание пошлют тоже вполне понятно. Поэтому мысли о ловушке вполне закономерны.

Но затем я оценил масштабы возможной хитроумной схемы и собственную невеликую ценность… после чего решил не страдать ерундистикой. Нет тут никакой ловушки. Захоти кто меня поймать или убить — было бы достаточно проследить за регулярно выходящим на охоту вездеходом, дождаться, когда я выйду из машины, чтобы заняться медвежьей тушу и… дальше уже все от целей зависит. Могут пристрелить сразу. А могут наставить на меня ружье и велеть лечь на снег — и ведь я лягу и буду надеяться на конструктивный разговор…

Вот почему я был уверен, что какая-то тут мутная история обязательно имеется, но вряд ли она связана напрямую с моими действиями.

— Так почему ты вышел на охоту, Охотник?

Я удивленно оглянулся. Вопрос задала до этого погруженная в записи Милена, успевшая достать из рюкзака еще несколько мелочей, включая плюшевого белого кролика с огромными красными глазами пуговицами и подложив его под локоть нижней опорной руки. Передавленная игрушка молча таращилась на меня глазами-пуговицами. Помимо кролика имелся оранжевый пластиковый пенал с разноцветными карандашными огрызками. В общем Милена обживаться умела и занималась этим с большим удовольствием. А еще она умела без слов заставить мужчин определенного склада характера приглядывать за собой. Вон как Филимон старается, уже неся второй стакан чая и судя по цвету заварки в нем куда больше обычного, а на второй его смешно выставленной вперед руке торжественно лежит одно из самых драгоценнейшим сокровищ Пристолпья — большая и вроде как шоколадная конфета с красно-золотистом фантике. Благосклонно приняв дары, Милена подарила Филимону настолько широкую теплую улыбку, что старика аж качнуло и он, что-то бормоча и почему-то отмахиваясь, торопливо похромал к печурке. Сергей Блат ехидно хмыкнул и получил от Фили негодующий взгляд, что, впрочем, его никак не расстроило. Милена же, развернув неспешно конфету, откусила от нее совсем небольшой кусочек, тем самым показав мне еще одну грань своего характера, выждала несколько секунд и повторила:

— Так почему ты пошел на охоту, Охотник?

— Охотник должен охотиться — ответил я — Иначе это не охотник.

— Какой красивый ответ… и одновременно неплохая отговорка. Я спрашиваю про последнюю охоту. Ты вышел за медведем незадолго до отправки экспедиции.

— Я так и понял.

— После нее к тебе подошел тот высокий и очень торжественный старик в очках. Ты еще посоветовал ему сходить на склад и раздобыть себе новых линз для очков.

— У него получилось?

— Линзы он получил — кивнула Милена и откусила еще один кусочек от конфеты — А я помогла ему с оправой. Когда я уходила от его столика, он плакал и пытался читать какой-то старый журнал, но слезы мешали. Так что ему лучше перестать быть таким слезливым…

— Перестать быть слезливым — повторил я — Это не так просто.

— Еще как просто! — возразила она, осторожно поднимая горячий стакан с чаем — Я ведь сумела себя заставить. И перестала рыдать довольно быстро.

— А тебе тоже восемьдесят лет с гаком, организм изношен, органы чувств отказывают, спина не гнется, а пальцы ломит от беспощадного артрита? — удивился я и перевел взгляд на снежную лощину, по которой шла машина — Выглядишь ты моложе.

— Погоди… у него все эти проблемы сразу?

Я пожал плечами:

— Нет. Или да. Не спрашивал. Но он стар. Очень стар и почти слеп. Он больше не может полагаться на свои силы и возможность как раньше, у него не всегда есть силы встретить тяготы завтрашнего дня. Хотя для нас еще молодых это не тяготы, а обычная мелкая рутина. Для нас, но не для него. И от этого у него зашкаливают определенные эмоции…

— Ого как ты равнодушно отзываешься о стариковских проблемах… И ведь тебя все слышат прямо сейчас…

— Не равнодушно, а говорю, как есть — поправил я — Нет смысла