Принц-странник - Виктория Холт

Он был виноват перед маленькой кузиной и, чтобы загладить свой поступок, пригласил ее с матерью на коронацию. Вот и все, больше ничего, Генриетта была убеждена в этом.

Теперь в числе других они сопровождали Людовика в собор.

В шесть утра два епископа, а также каноннки-монахи прошли во дворец архиепископа, где расположился Людовик, и поднялись в спальню короля. Регент хора постучал в дверь серебряным жезлом.

— Что вам угодно? — спросил изнутри старший камергер.

— Нам нужен король, — сказали епископы.

— Король спит.

— Нам нужен Людовик, именуемый Четырнадцатым, сын великого Людовика Тринадцатого, посланный Богом для того, чтобы быть нашим королем Затем они вошли в спальню, где Людовик лежал в постели, делая вид, что спит. Он был одет в батистовую рубашку и красный атласный мундир, расшитый золотыми галунами, разрезанный в нужных местах, чтобы помазать его елеем. Поверх всего была одета серебристая мантия, голову венчала шляпа из черного бархата, украшенная перьями и бриллиантами.

Епископы и их свита помогли королю подняться и отвели его в собор. Когда он появился в их сопровождении, Генриетта была не в силах отвести взор от прекрасного юноши. Глаза присутствующих были прикованы к нему. Ему исполнилось шестнадцать, и восхвалявшие его не очень преувеличивали, заявляя, что его молодая красота не сравнима ни с чем.

Сопровождаемая швейцарцами процессия проделала путь к алтарю, где на турецком ковре стоял трон короля и скамеечка для молитвы, обтянутые пурпурным бархатом и украшенные золотыми лилиями.

Наблюдая церемонию, Генриетта думала о другом человеке, которого она действительно нежно любила. Если бы это происходило сейчас с ним, как бы замечательно это было! Если бы помазывали елеем ее любимого Чарлза и действие происходило не во Франции, а в Англии, говорила она себе, какой счастливой она могла бы себя чувствовать. Вместе с ним она обрела бы дом и жила бы при дворе, не испытывая унижений, ее не тревожили бы чувства к кузену Людовику; наслаждаясь каждодневным общением с королем Англии и его окружением, она навсегда позабыла бы об этих странных порывах и влечениях, которые пробуждал у нее один вид короля Франции.

Епископы начали вопрошать присутствовавших, хотят ли они, чтобы принц стал королем; после чего на ноги короля были одеты бархатные сандалии, а также широкое платье, долматик и огромная церемониальная мантия из пурпурного бархата, расшитая золотыми лилиями. Сейчас он выглядел действительно величественно. Освободив руку, чтобы с нее легче было снять перчатку, он дал одеть кольцо себе ни палец. Затем взял в правую руку скипетр, а в левую — жезл справедливости, после чего на голову была водружена большая корона Карла Великого, и его провели к трону принять почтение знатнейших людей королевства.

— Да здравствует король! — эхом разносилось по собору и парижским улицам.

Людовик XIV, король-солнце, был возведен на престол. Это была впечатляющая и волнующая церемония. Слезы текли из глаз Генриетты. Она молилась за короля Англии, но манящий образ французского короля незримо присутствовал в ее мыслях и молитвах.

До чего тяжкая и изнурительная вещь — изгнание, думал Чарлз. Какая это морока — переезжать с места на место в поисках гостеприимства! Но нужно уметь подавлять в себе такие чувства, пока ты — нищий.

— Эх, — сказал он однажды, глядя из окна своего дома в Кельне на реку, — хорошо еще, что я человек слабохарактерный, иначе при моем происхождении было бы и вовсе непереносимо терпеть такое положение. Во всем плохом есть что-то хорошее. Очень успокаивающая мысль, не правда ли, друзья мои?

И он улыбнулся канцлеру Эдварду Хайду; присоединившись к нему несколько лет назад в Париже, этот человек стал его самым доверенным советником. Королю нравился Хайд — мрачный, пожилой мужчина, не унижавшийся до лести, чтобы потом, после воцарения Карла, покрепче набить себе мошну.

Мысль эта развеселила Чарлза.

— Прочие, — сказал он, — хотят обеспечить себе будущее и льстят, не потому даже, что надеются поиметь от меня в дальнейшем, а просто потому, что лесть дешево стоит. Упреки стоят много больше. Вот почему я хочу, чтобы ты был со мной, мой друг Эдвард. И если придет тот счастливый день, когда я смогу вернуть себе все, что утратил, ты получишь хорошее вознаграждение за свои упреки, которые обрушиваешь на меня все эти годы изгнания. Эй! Разве ты чем-то недоволен?

— Я был бы гораздо больше доволен, если бы ваше величество не пренебрегало моими укорами. Я бы предпочел хвалить вас теперь, нежели в будущем.

— Если б все люди были такими же достойными, как ты, мой канцлер, — беспечно сказал король. — И если бы у меня было в распоряжении государство, дела которого стоили твоего совета! Но, увы! Как протекают наши дни? В тщетных надеждах и бесконечных развлечениях. Какие новые песни будем петь сегодня? А может быть, лучше перекинуться в кости? Да, со всеми ли хорошенькими женщинами здесь мы познакомились?

— Ваше величество, а не могли бы вы удовольствоваться одной любовницей? Это бы очень способствовало вашей респектабельности в глазах Европы.

— Я и довольствуюсь одной, пока я с ней. От всей души довольствуюсь. Одна оставляет меня, появляется другая, и я снова довольствуюсь одной.

— Если вы, ваше величество, будете больше времени посвящать себя государственным делам, у вас будет меньше времени на женщин.

— Государственные дела! О них можно только мечтать. Женщины! А вот ими можно реально обладать. Одна живая женщина в Кельне стоит миллиона воображаемых государственных бумаг в Уайтхолле!

— Ваше величество неисправимы!

— Нет, Эдвард, просто я покорен судьбе. Я вот что тебе скажу: у тебя при моем игрушечном дворе есть враги, всячески пытающиеся посеять рознь между нами. Вчера один такой шут сказал мне:

« Ваше величество, известно ли вам, что ваш уважаемый канцлер говорит о вас? О, это такие неуважительные слова! Он говорит, что вы распутник, растрачивающий время на порочные услады „. И как ты думаешь, Эдвард, что я ответил этому ябеднику? Я сказал:“ Неудивительно, что он однажды не выдержал и сказал вам, сэр, то, что повторяет мне по сто раз в неделю!»

Чарлз засмеялся и обнял канцлера за плечи.

— Вот так я думаю о вас и вашей честности. Но я способен оценить и другие вещи… Я могу любить не одних только красивых женщин.

— Давайте поговорим о государственных делах, — сказал Эдвард Хайд. — Было бы лучше, если бы ваша сестра принцесса Оранская отложила визит в Париж к вашей матери.

Чарлз покачал головой.

— Понимаю, Эдвард.

— Сейчас, когда мы начинаем переговоры с Испанией и Ормонд отправился с миссией в Париж, нежелательно, чтобы испанцы подумали, что узы, связывающие нас с Францией, укрепляются. Зная, что ваша мать и сестра подвергаются во Франции не слишком-то вежливому обращению, они будут благосклоннее к нам. Те, кто не ладит с Францией, всегда найдет распростертые объятия в Испании.