Младшая сестра Смерти - Елена Станиславская

— Садись. — Бубновый король кивает на пол, пыльный и заляпанный краской.

— Где мой свиток? — Я перехожу к делу.

— Садись, — повторяет Аза. — И жди.

Я пожимаю плечами и, отойдя к стене с картинами, устраиваюсь в углу. Бубновый король опускается на корточки перед испорченным портретом и долго его рассматривает. В воздухе густеет тишина, пока в галерее не появляется парень — тот самый, кто стоял на крыше и излучал ненависть.

— Вита написала первую картину для «Поступи»? — спрашивает он.

Я едва сдерживаю болезненный стон. Не сомневаюсь, что татуированный — это Борис, дама бубен. Мне не хочется иметь с ним никаких общих дел, но, похоже, придется. Трудно объяснить, почему Борис вызывает у меня резкую неприязнь. Я совсем его не знаю, но чувствую: лучше держаться от него подальше, как от черной дыры, которая проглотит тебя и даже не заметит. Возможно, мне мерещится, но воздух в галерее при появлении Бориса становится тяжелее, а свет — тусклее.

Следом мысль перескакивает на художницу. Борис назвал ее «Вита». Не та ли это Вита, которую целовал во сне Гриф? Я уверена, что она самая.

Все становится еще запутаннее.

Борис склоняется над полотном, и Аза выдыхает:

— Невероятно, да?

— Чистая эмоция.

— Злость? — уточняет бубновый король.

— Нет. Отвращение.

— Так даже лучше, — кивает Аза.

Кажется, они еще долго могут обсуждать испорченный портрет, поэтому я решаю напомнить о себе.

— У вас мой свиток. Верните его.

Правильнее было бы сказать: «У вас мой свиток. Что мне сделать, чтобы вернуть его?» Но я не собираюсь сразу раскрывать бубнам всю глубину своей слабости.

Борис поворачивается ко мне и закладывает руки за спину, становясь похожим на конвоира. Футболка на нем, как я сейчас замечаю, цвета хаки. Зеленые пятна разных оттенков немного напоминают плесень.

— У нас сегодня мероприятие. Поможешь его провести, — говорит Борис. — Тогда получишь свиток.

— Как он у вас оказался? — спрашиваю я.

— А ты как думаешь? — Аза вскидывает брови.

Я не отвечаю. Очевидно, что младшая сестра Смерти, кем бы она ни была, передала свиток бубнам. Но с какой целью? Спрашивать без толку: вряд ли король с дамой выложат все как на духу. Придется разбираться самой, ловя намеки и недосказанности.

В галерею возвращается Вита. Волосы и лицо у нее влажные, краска смыта, но у ступни розовый оттенок — пигмент успел впитаться в кожу.

— Нужно было освежиться, — поясняет художница. — Ну что, приступим? Сколько картин надо сделать, как думаете?

— Двух будет достаточно. — Борис внимательно смотрит на нее. — Кроме этой.

— Двух? — Вита опускает взгляд и нервно хрустит пальцами. — Ясно. Я тебя поняла.

— Только смотри, нельзя, чтобы ты устала, — говорит Аза. — Главное веселье начнется вечером. — Она усмехается.

— Нет, — возражает бубновая дама. — Оно начнется позже. Когда большинство поймет, что натворили.

— Бесценный момент осознания, — шепчет Вита, и я замечаю, что она дрожит.

Борис кладет руку ей на плечо.

— Вот именно. Бесценный. Так. — Он поворачивается ко мне. — Иди сюда, новенькая.

Наверное, я могу отказаться. Устроить что-то вроде сидячей забастовки, требуя, чтобы бубны вернули мой свиток. Есть даже мизерный шанс, что мне удастся их переупрямить, но на это уйдет много времени. А мне нельзя терять его понапрасну. Чем быстрее я получу свиток и выполню задание, тем скорее все станет правильно.

Сейчас я впервые честно признаюсь себе: я надеюсь, что, когда все испытания будут пройдены, проклятие спадет с меня. Да, никто не обещал мне этого. Не было ни знамений, ни вещих снов. Однако надежда не зависит от доказательств — она либо есть, либо ее нет.

Я встаю и решительно подхожу к Борису.

Он дает первое поручение: принести из подсобки свежий холст. Затем второе: следить, чтобы в тазу не кончалась краска, и регулярно подливать ее. Третье: подмести пол в галерее. Четвертое: спуститься в жилую секцию на третьем этаже и забрать из холодильника водку и томатный сок. Пятое: спуститься еще раз, принести стопки и сделать сорок четыре «Кровавых Мэри». Шестое: расставить коктейли по подоконникам. И так далее.

Пока я ношусь туда-обратно и вожусь с коктейлями, Вита работает над картинами. Несмотря на то что она буквально рисует левой пяткой и использует всего один цвет, портреты получаются живыми и узнаваемыми.

Бруевич и Инна — вот кого она изображает. А первым был Гриф.

Всякий раз, закончив портрет, художница выплескивает на него краску, то есть, по сути, уничтожает свою работу. Какой тут заложен смысл и есть ли он вообще, я не знаю. Понятно одно: Виту и треф связывают или, скорее всего, связывали близкие отношения.

Я помогаю Борису повесить вывеску «Перформанс “Кровавая поступь”» и, спустившись со стремянки, замечаю, что за окнами стемнело.

Под потолком загораются ряды лампочек. Три замазанных портрета, установленных на деревянных треногах, высятся в центре залы. В неярком рыжеватом свете полотна кажутся зловещими, будто на их фоне расстреливали людей и все эти застывшие потеки — настоящая кровь.

Я решаю, что моя работа окончена, но бубновая дама говорит:

— Холсты я беру на себя, а ты не забывай подливать Вите краску. И еще, — Борис кивает в сторону подоконников, — следи, чтобы посетителям всегда было что выпить. Нам не нужны трезвые гости.

— Пять минут до начала, — объявляет Аза. Теперь на ней черное платье в пол. — Давайте по шоту. — Она поднимает стопку.

Вита и Борис подходят к королю и берут коктейли. Выпивают разом, не чокаясь.

— Агриппина? — Аза вопросительно смотрит на меня и кивает на стопки. — Присоединишься?

— Нет. Когда вы отдадите свиток?

— После перформанса, — отвечает Борис. — Ты еще недостаточно помогла.

По зале проносятся механические рулады, похожие на те, что издает домофон.

— Пойду встречу первых гостей. — Аза нацепляет улыбку и, придерживая подол, выходит.

Совсем скоро галерею наполняют люди. Они рассматривают и обсуждают картины, причем совершенно не стесняются в выражениях. Пару раз я отчетливо слышу: «Ну и дерьмо!» — и невольно поглядываю на Виту. Не представляю, каково это: стоять и слушать, как разносят твои произведения. Художница выглядит сосредоточенной и погруженной в себя. Критика ее не задевает.

Шоты улетают быстро. Даже чересчур. Я едва успеваю делать новые, а потом забиваю: посетители находят непочатую бутылку и прекрасно справляются сами.

— Дамы и господа!

Раздается громкий хлопок, и все оборачиваются к Борису. На нем джинсы и длинный пиджак, накинутый на голый торс. Судя по свисту и томным вздохам, кубики пресса вызывают больший ажиотаж, чем картины.

— Сегодня вас ждет необычное представление. Камерное арт-шоу, в котором вы и ваши эмоции сыграете главную роль. Я уверен, каждого из вас… нет, каждого из нас когда-либо обижали. Оскорбляли.