Корпорация "Винтерленд" - Алан Глинн

Он рассказывает Джине о своей работе, о своем месте в компании, а сам тем временем разглядывает ее. Они похожи: в этом более молодом, более свежем и привлекательном лице проглядывают резкие, истончившиеся черты Ноэля.

Все это время Дермот старался не думать о нем. На то есть веская причина. Совершенно ясно, что на Рафферти тоже наехали. А случайно или нет его автомобиль сошел с дороги — не важно. Погубило его все равно не это.

— В тот день, — продолжает Джина, — в тот понедельник, вам не показалось, что он как-то необычно нервничает?

— Нет, я ничего такого не заметил. Честно говоря, я даже не помню, видел ли его в тот день.

И вправду не видел. Но все равно врет. Он озирается по сторонам. Чувствует себя как на допросе.

— Хотите выйдем, — предлагает он, — попьем кофе?

— Давайте.

До него только в лифте доходит.

Нельзя, чтобы меня видели с этой женщиной.

Но уже слишком поздно.

На улице ему кажется, что за ним следят; он страшно нервничает. Суетится. Они заходят в небольшое кафе за углом: Дермот садится спиной к окну.

— Как там Ричмонд-Плаза? — спрашивает она.

— Хорошо, — отвечает он, — все нормально. — А хочет спросить: «К чему вы клоните?»

— Я была там на прошлой неделе, — рассказывает Джина, — с Пэдди Нортоном. Он мне все показывал.

Дермот еле сдерживается. Что ему ответить? Она что, дразнит его?

— М-да… работы почти закончены; осталось всего пара месяцев, — произносит он и откашливается; тяжелая для него тема.

Потом она спрашивает, как работалось с Ноэлем. Область вполне нейтральная, поэтому он браво отвечает. Довольно много говорит. Но временами улетает. В какой-то момент ловит себя за шкирятник на середине предложения и, хоть убей, не знает, как сюда забрался. К тому же у него начинает болеть голова. Он трет виски.

Джина озабоченно спрашивает:

— Дермот, вам плохо?

Он смотрит на нее:

— Нет, что вы! — Он отдирает руки от висков. — Мне хорошо.

Какое там «хорошо»! Последнее время он не ест, не спит, отощал совсем. Все время собачится с Клер: такого у них никогда раньше не было. Не может без слез смотреть на дочерей.

Он опять трет виски. Потом переводит взгляд на Джину:

— Мне пора.

Марк швыряет пульт на диван, поворачивается к телику задом и возвращается на кухню. Его не удивляет, что тетя Лилли занята: ей срочно понадобилось просеять муку. Он молча шагает мимо. Выходит, прикрывает дверь, шагает к машине. Дает задний ход, пристегивается.

Бросает взгляд в зеркало заднего вида: дверь дома все так же закрыта.

Он едет по прибрежной трассе и смотрит налево, на море, и дальше — туда, где начинаются горы. Пока еще облачно, но солнце уже местами пробивается сквозь тучи.

Плана у него нет, но его неумолимо тянет в центр города.

Еще эти долбаные пробки! Сердце колотится как бешеное.

Как же все-таки было на самом деле?

Откуда ему знать! А вопросов между тем все больше. Действительно ли Фрэнк Болджер, а не его отец перебрал пива, прежде чем сесть за руль? Действительно ли Фрэнк Болджер, а не его отец потерял управление и в итоге убил себя и еще троих людей? Действительно ли решили, что разговоры о пьяном вождении, приведшем к множественным жертвам, могут пагубно сказаться на репутации такого видного политического лица? В самом-то главном избирательном округе? Где брат уже ждет своего часа, чтобы занять местечко? В таком случае правда ли, что были приняты соответствующие меры? Замяты «разговоры»? Устранены свидетели? Запущены новые слухи, очерняющие водителя второй машины?

И что произошло потом?

У Марка голова идет кругом.

Протестовал ли Дез Гриффин, говорил ли, что вышла ошибка, что брат его непьющий? И как на это ему ответили? Посоветовали заткнуться — ради мальчика? Шантажировали, угрожали, дали понять, что он может лишиться работы на госслужбе или что его могут перевести? Или что-нибудь похуже? Не потому ли он всегда так?..

После Фейрвью Марк съезжает на Норт-Стренд-роуд.

Неужели все так и произошло?

О боже!

А если это так — причем с каждой минутой выстроенная версия кажется ему все более логичной, — то Джина Рафферти права. Единственный человек, который реально выгадал от ложного обвинения отца, был Ларри Болджер.

Джина не хочет отпускать Дермота Флинна, но остановить его она тоже не в силах.

Он встает, роется в поисках бумажника.

Джина отмахивается:

— Не волнуйтесь. Я заплачу.

Он не спорит.

Она провожает его взглядом.

Когда он уходит, она глубоко вздыхает. Смотрит в пространство и пытается восстановить в памяти последние двадцать минут.

Флинну отчего-то было серьезно не по себе. Он сидел как на иголках. Отвечал уклончиво. Чересчур внимательно разглядывал посетителей кафе. Все время сам себе противоречил, запинался, бросал незаконченные предложения.

Но почему?

Не связано ли это с Ноэлем?

Это просто первое, что приходит Джине на ум. И ничего удивительного. Но вдруг она ошибается? Вдруг он всегда такой нервный? Вдруг он страдает МДП[45]и забыл принять лекарство? Вдруг у него сегодня неудачный день?

Вдруг… ей остается только гадать.

Она бредет в свой офис, расположенный в двух шагах, и бранит себя за слабохарактерность и недостаточную напористость. Она была обязана загнать его в угол. Должна была поставить его в тупик.

Она устала, она растеряна. Экспромт не удался. Он получился настолько мучительным, что ей хотелось только одного — чтобы он поскорее закончился.

Войдя в здание и поднимаясь по лестнице, Джина вдруг ловит себя на том, что ей вообще хочется только одного — чтобы все это поскорее закончилось. Так бывает иногда во сне, когда в разгар событий ты хочешь только одного — проснуться.

Марк находит парковку на Меррион-Сквер. По пути к Бэггот-стрит он делает несколько звонков. Первый — в справочную службу, второй — в Министерство предпринимательства, торговли и занятости.

Отвечают, хоть Марк об этом и не спрашивал, что министр уже сделал заявление и больше комментариев не дает. В любом случае, говорят ему, сегодня он весь день будет в Дале[46], завтра с утра, на открытии завода в Лимерике, а после этого…