Железные франки - Мария Шенбрунн-Амор

– Всё, назад уже не повернешь, – возбужденно потирая руки, уверенно предрек камергер Николас де ла Грейи. – Наконец-то басурмане уразумели, что мы останемся на Востоке навеки! Теперь один за другим явятся замиряться!

– Да, наша взяла, – довольно усмехаясь, согласился канцлер Элиас. – Скоро в эти ворота смиренно вползет сам Занги!

– Я всегда полагал, что первыми на мировую пойдут Фатимиды, но тем лучше: Египет слишком богат и слаб, чтобы оставить его в покое! – сказал властитель Заиорданья Пайен де Мильи, недавно затеявший перестройку огромной крепости Керак, расположенной за соленым морем Лота. – Мой Керак будет навеки господствовать над дорогой Дарб-эль-Хаджа. В любой момент мы сможем перерезать караванам путь между Египтом и Сирией.

– В конце концов, мир с врагами креста – только временная уступка! Спокойствие на наших северных границах развяжет нам руки для покорения египетского халифата! – воскликнул Баризан д’Ибелин.

– Не выдумывайте, – сердито возразил похожий на Минотавра Робер де Краон, Великий магистр ордена тамплиеров. – Рыцари Храма не станут завоевывать фатимидский Вавилон! Наш мандат – защищать только Святую землю.

– Без несметных богатств и пространства Египта мы никогда не станем истинной империей! Страну Нила придется завоевать хотя бы для того, чтобы ее не завоевали сельджуки и не взяли нас в клещи!

– Ну, вы обязаны, вы и завоевывайте. А я обязан защищать только Гроб Господень и дорогу к нему, – пожал плечами Краон.

Его слова услышал магистр ордена госпитальеров Раймонд де Пюи:

– Тем лучше! Всем известно, что, когда первыми в город врываются храмовники, после них остальным рыцарям Христа не остается и золотника!

Патриарх Уильям Малинский строго напомнил соперничающим магистрам:

– Господь в своем правосудии сломил гордыню язычников, сие подарок божественной милости, а не человеческой силы, – и из безопасного далека исподтишка осенил сынов магометанского дьявола святым знамением.

Этот первый визит мусульманского правителя вселил во франков ощущение бескровно одержанной победы, ибо, если враг взалкал мира, он уже побежден. Даже развевающееся над процессией знамя с полумесяцем словно пришло на поклон и своим присутствием доказало окончательную победу креста. Первым ощутимую выгоду от дружбы с сарацинами вкусил Ренье де Брус, получивший обратно когда-то принадлежащий ему и вновь отвоеванный Баниас. Ренье клялся, что эта награда – только начало последующих выгод, и остальные рыцари жадно сверкали глазами, уповая ныне на сладкие плоды мира так же, как раньше полагались на пьянящие трофеи войны.

Вслед за знатными гостями по городу тянулся позвякивающий колокольчиками верблюжий караван, с навьюченными на горбатые спины необходимыми в путешествии коллекциями вин, наборами струнных и духовых музыкальных инструментов, клетками с голубями, соловьями и попугаями, коврами и свитками мудрых стихов. В конце обоза пешком и на ослах тащились рабы, музыканты, певцы и певицы, плясуны и танцовщицы. Усама ибн Мункыз, племянник эмира Шейзара, правая рука Мехенеддина, привез с собой четырнадцатилетнего сына Мурхафа, в надежде, что отрок найдет общий язык с десятилетним наследным принцем Бодуэном.

Первым к гостям на своем рыжем жеребце подскакал Раймонд де Пуатье, сдружившийся с сарацинами во время совместного захвата Баниаса.

– Дорогой Мехенеддин, от всего сердца приветствуем вас в своих пределах! – зычно прокричал он, и толпа взревела. Красивый светловолосый великан восхищал ее.

Муин ад-Дин учтиво поклонился огромному гяуру:

– Ас-саляму алейкум! – и пробормотал себе под нос: – Уж лучше мы к вам, чем вы к нам.

Гости прижимали к чувствительным носам пропитанные благовониями платки, чтобы забить кисло-приторный запах выпариваемого сахарного тростника и адскую вонь конской мочи, несущуюся из квартала кожевников. Черные живые глаза дамасского атабека с интересом разглядывали первый увиденный город в Сахиле – прибрежной полоске земли, которую рано или поздно умме правоверных надлежит завоевать. Улицы кишели рослыми, светловолосыми, безбородыми варварами-франджами, бородатыми сирийскими христианами и чужеземными паломниками, прибывшими из Европы с весенними морскими конвоями. В глаза бросались женщины с непокрытыми лицами, евреи и босые христианские суфии в длинных хламидах с выбритыми макушками. Унур отмечал грязь, кресты на мечетях, превращенные в колокольни минареты, свиней в канавах, невероятные фортификационные укрепления, столпотворение ослов и верблюдов у таможенных постов, развевающиеся над башнями каструма стяги с золотыми крестами Иерусалима и лилиями Антиохии, внутреннюю гавань, над которой стоял невыносимый смрад стекающих в море отбросов, недаром ее прозвали Лордемер – Вонючее море. В заливе теснились десятки трирем, огромных парусных купеческих нефов и юрких весельных галер. Далеко в море выходил волнорез из гигантских валунов, а у входа в порт, перекрытого гигантской цепью, возвышалась башня Мух, днем и ночью указывающая путь кораблям. С горем и возмущением эмир заметил, что башню надстраивали мусульманские пленники, закованные в цепи, и тут же принес благочестивый обет выкупить сотню суннитов, знающих Коран наизусть.

– Мой любезный друг ибн Мункыз, думали ли вы, когда мы с василевсом осаждали ваш Шейзар, что в Акре вас будут встречать с таким радушием? – весело спросил Раймонд спутника Мехенеддина.

Сирийский драгоман перевел вопрос, смуглое, скуластое лицо ибн Мункыза прорезала ответная белозубая улыбка:

– Разве мы могли догадаться, что имеем дело со столь великодушным и достойным противником? За время той осады византийские камнеметы разрушили полгорода, и убитых было не счесть. Впрочем, Антиохия ведь и сама испытала на себе страшные обстрелы греков? Неудивительно, что вы-то впустили василевса в город и покорились ему. Поистине, мы сами устояли лишь благодаря помощи Аллаха.

Фульк и Мелисенда принимали дамасцев с невиданной помпой. В их честь устраивались пиры, охоты, состязания в ловкости и силе, судилища, казни и ратные турниры. Хозяева не жалели усилий сделать пребывание нечестивцев незабываемым – сарацинам отвели самые красивые и удобные покои с видом на море, а в кафедральном соборе Святого Креста, бывшей мечети, освободили закуток, чтобы язычники могли поклоняться там своему Аллаху, пусть горят за это их души все вечности в аду. Франки невозмутимо терпели даже магометанский обычай посреди охоты или прогулки расстилать коврики и совершать намаз.

Обходительность, учтивость и доблесть Усамы ибн Мункыза завоевали все сердца. Общее невольное восхищение достоинствами сарацин выразил Гильом де Бурс:

– Этот Усама – великий воин и отличный всадник, а ростом и стройностью поганый неверный подобен настоящему рыцарю!

– Кто бы мог подумать, что басурмане способны быть столь отважными, великодушными и благородными? – воскликнул Амори де Милли.

– Какими бы замечательными ни были эти язычники, пока они придерживаются своей веры, они останутся нашими врагами, и все договоры с ними позорны, – напомнил паломник Этьен де Таранс, ожидавший в Акре корабля до Марселя.