Железный сокол Гардарики - Владимир Свержин

– А что это ты, дяденька, голодом себя моришь? – К царю подскочил горбатый карлик, по европейской моде исполнявший роль шута. – А вот хошь, я тебе от своей коврижки долю отжалею? – Он покрутил черным сухарем у самого носа государя. – Мне-то одному ее, поди, не осилить.

Кто-то из присутствующих собрался было засмеяться, но смешок застрял в горле и перешел в сдавленный кашель. Царь в молчании поднялся с места, багровея на глазах. Горбун попятился было назад, задним умом понимая, что шутка не удалась, но было поздно. С ревом ухватив супницу, повелитель выплеснул ее на несчастного смехача. Тот дико завизжал от боли и, рухнув на пол, начал метаться, корчась и продолжая выть.

– Помилосердствуй, дяденька! – простонал несчастный, но, видимо, это лишь разозлило государя.

– Пес смердящий, – рявкнул он и с размаху ударил мученика сапогом в голову. Тот конвульсивно дернулся и затих.

Лицо царя просветлело, и на устах его появилась странная победительная улыбка. Уловив знак, опричники заржали как по команде. Хохот не утихал до той поры, покуда натешившийся государь не пнул бедолагу в бок.

– Ишь разлегся! Вставай уж.

Но впервые в жизни шут ослушался приказа своего господина…

– А он, того, кажись, не дышит, – тихо пробормотал кто-то из кромешников.

– Что?! – Иван Грозный склонился над маленьким тельцем. – Бомелия ко мне! – взревел он, и ближние к дверям опричники, точно выметенные ураганом, исчезли из залы.

Доктор Бомелий Линсей, благовоспитанный англичанин и магистр высокой медицины, вошел в трапезную неспешно, как подобает настоящему джентльмену. В этот момент склонившийся над пострадавшим Иоанн пытался влить тому в рот вина из кубка. Завидев лекаря, царь обратился к нему с краткой, но прочувствованной речью:

– Излечи дурака моего, Бомелий. Я тут слегка зашиб его.

Эскулап присел на корточки возле распластанного тела, попытался найти пульс на руке, затем на горле. Потом, вздохнув, приложил зеркальце к губам несчастного и, покачав головой, произнес:

– Мой государь, я умею лечить многие болезни, но воскрешать мертвых – удел Господа.

– Стало быть, он мертв? – нахмурился игумен опричного братства и, осушив кубок, из которого минуту назад пытался напоить безвинную жертву, выдохнул умиротворенно: – Быть по сему. Упокой, Господи, душу раба твоего. Пожалуй за стол, Бомелий.

Пара опричников, не дожидаясь команды, подхватила труп и мигом выволокла его из трапезной. Царский ужин продолжился.

– …и все здесь такие вот дураки, – кивая в сторону дверей, проговорил самодержец. – Ни в ком ни ума, ни правды нет. Русская порода такова.

– Да ведь и вы, ваше величество, русский, – мягко заметил лекарь.

– Ай врешь, – одним глотком осушая очередную поднесенную чару, прогремел монарх. – Я тленной плотью русский, душой же – немец.

Он повернулся ко мне:

– И тебе, немцу, пользу разумеющему, так скажу. Я ведь чую, ты против крови своей не попрешь, хоть здесь и божьим именем поклянешься, а все едино, коли отыщешь сродственника, так спуск ему дашь. А за то мне тебя придется живота лишить. Но ты уясни, я ведь не о том горюю, что Яшка, устрашась гнева моего, из Москвы утек. Тьфу, да и бог с ним. А вот за то, что он шапку мономашью ворожбою увел, – татю гнусному пощады нет! Ежели вернет – может, и спасется, коли будет на то воля Божья.

Государь вновь потянулся за вином.

– А ты знаешь, что есть для Руси шапка мономашья?

– Корона, присланная в дар византийским императором Константином, знак цесарской власти, от коренного престола честно проистекающей.

– В том ли дело? – Царь снова взялся за чарку. – Нешто своих златокузнецов не сыскалось бы, лучше прежнего венец смастерить, но тот… Он же…

Царь воздел персты, мучительно ища подходящее слово, но, так и не найдя его, осушил кубок и рухнул щекой на стол.

– В опочивальню, – скомандовал Бомелий, и по всему было видно, что случалось такое не в первый раз.

Затянувшаяся трапеза была окончена. Я возвращался в келейку в толпе хмельных опричников, пытаясь догадаться, что имел в виду царь. Мысли, отчаянно упираясь, не лезли в голову. Потеряв надежду разобраться с пьяными царевыми откровениями в одиночку, я вызвал Лиса.

– Какая шапка?! Какие Мономахи?! Шо ты буровишь?! – возмутился Сергей.

– Я понимаю, время позднее… – начал оправдываться я.

– Время самое что ни на есть рабочее. – Напарник включил картинку.

В предрассветной дымке над луговыми травами то здесь, то там возникали и исчезали малахаи.

– У нас тут своих шапок выше крыши.

– Татары, – догадался я.

– Нет, блин, техасские рейнджеры!

– Так бей тревогу!

– Щас все брошу и изобью ее до полусмерти.

Он оглянулся. Рядом с Лисом у створки круглого глазообразного окна сидела Баба-Яга и недобро щерилась. Я поежился, вспоминая, к чему может привести подобный оскал.

– Ну шо, капитан, даю обратный отсчет. Десять. Девять. Восемь. Семь…

На счете «три» посреди луга, в полусотне ярдов от казачьего лагеря, грянул взрыв. За ним еще один.

– Пошла рубаха рваться! – выкрикнул Лис, потрясая кулаком.

Взрывы следовали один за другим, точно кто-то плотно накрыл площадку минометной батареей. За взрывами последовали залпы пищалей с возов и во фланг из леса. Воинство Джанибека, потеряв всякий порядок, в панике металось, ища спасения.

– Ну шо, бабанька, ваш выход.

– Э-эх, покачаемся-поваляемся! – взрыкнула пожилая леди и, с молодецким посвистом вскакивая в ступу, оттолкнулась метлой.

Еще миг – и она взмыла над лугом и прошлась над головами ошалевших татар на бреющем полете, сбрасывая вниз глиняные шары. Судя по столбам пламени, немедленно образовавшимся на месте падения, начинены они были «греческим огнем».

– Откуда?! – обалдел я.

– Бабуля говорит, со старых времен осталось, – отмахнулся Лис. – Не мешай, удалю из зрительного зала.

Прочистив горло, он приложил ко рту самоварную трубу и заорал во всю мощь луженой глотки:

– Гвардейцы-наездники мурзы Джанибека! Вы окружены! Сдавайтесь.

Вслед за этим Лис врубил уже известный мне прожектор и скомандовал избушке:

– Пошла, родимая! Ура!!! За Родину! Заколебали! Вали гадов!!!

Честные люди не лгут, когда не нужно.

А.П. Чехов

Сергей появился на канале связи спустя часа три, едва сны мои приобрели слабую видимость порядка. Прежде сознание выкидывало странные яркие образы, никак не связанные между собой, да и с этим миром. Точно опытный шулер метал колоду, сдавая ведомые лишь ему одному карты.